Продолжение. Начало смотрите здесь и здесь
В старом Хархапуте я редко просыпался рано утром, но в тот день открыл глаза с первым лучом света. В маленькое оконце ничего не было видно, туман окутал наше поселение. Я по-быстрому оделся и поспешил на Мандур (скалисто-лесистая горка, высота). С вершины Мандура открывался красивый вид, туман, словно тёплое белое одеяльце укрывал всю округу, лишь величнственный седой Мрава – наш бессменный страж – глядел на меня. Утро выдалось на редкость спокойное и тихое, лишь крики диких зверей взрывали тишину. Солнце потихоньку поднималось, превращая белое одеяльце в кристально чистую росу, я стал спускаться вниз и свернул немного с тропинки. Моему взору открылось небольшая, относительно ровная и покрытая фиалками поляна, в воздухе витало дурманящее волшебство природы. Я встал в середине поляны, вытянул руки, закрыл глаза и глубоко вдохнул, потом лёг на спину и долго глядел в небо. Не помню, о чем я мечтал, но, думаю, в такой обстановке мечты могут быть только волшебными. Стал спускаться вниз, к роднику Чикин так (кстати, в селе Эркедж есть родник с тем же именем), вдоволь напился холодной воды, наверное, уже нигде я не встречу такой же живой вкусной воды. Когда подошёл к поселку, ребята уже сидели на лавке, которую мы смастерили, играли в нарды, а музыка будила сельчан, как бы желая им доброго утра, “индоармянской” песней:
Цурт е, цурт е, мырсумем
Аревин каротум ем
Сирать ярис ампюр арнем
У hэто чанпиц бажанвем
Левон мой друг и ровесник, спросил, откуда я так рано? А что мне было ответить – сказать как есть, засмеют, вот и пришлось соврать, сказать, что в село ходил.
Потом его брат Айк достал из кармана шестигранные трубочки, сказал, что в поле из снаряда достал, не знает, что это. Обычно большинство снарядов не взрывались, попадая в мягкое вспаханное поле, но трогать, а тем более ковыряться в них опасно, в любой момент могут взорваться. Вечером подожгли эти трубочки, горела смесь и словно фонтан с искрами брызгал, я взял палку и ударил, не думая, изо всех сил. Искры разлетелись во все стороны, а вокруг молодёжь зевает. Искры прожгли нам одежду насквозь, мы-то не знали, что в этих трубочках, а в них была зажигательная смесь, которой турки поджигали лес. Эта смесь способна прожечь сталь подобно автогену. Ну, пока зеваки очухались, я кинулся уносить ноги; вот это было весело, это была жизнь, настоящая и чистая. Как то читал у Хемингуэя, что самые честные и чистые душой люди во время войны, находятся у самого фронта. Я не спорю, это правда.
Леса у нас не только красивые, но и плодовитые, но нет, это не старания природа, а труды наших предков, вынужденных порой годами укрываться в лесах от набегов. Вот им и приходилось деревья сажать, сады создавать, в лесу всё было, кизил, груша, яблоко, орех, фундук, а также разные съедобные травы. Жителям это очень помогало выжить, куры были почти у всех, коровы, если не убило снарядом, давали молоко, которым делились. Целое село стало как одна семья – ещё вчера за ограждение сосед с соседом ругался, сегодня, как родные, кусок хлеба делят. Наш народ в трудную минуту сплотился, это была большая духовная сила. Мечта каждого подростка на то время, быть немного старше, чтоб его взяли в отряд добровольцев, и я не был исключением.
Был случай, ещё в селе, когда к нам прибыли на лошадях фидаины. Они перебрались к нам через горы из Республики Армения, у которой тогда ещё не было границы с Арцахом. Это были высокие, красивые, физически крепкие ребята, у некоторых были черные повязки на голове, с какими-то надписями на армянском. Они мало общались с народом или даже вовсе не общались с ним, и оставались недолго, всего месяц. Как то утром в деревне поднял шум-гам один старик, недовольный их действиями. Причина была в том, что ночью ребята напали на село Тодан. Погнали ребята аскеров и пригнали два тягача, единственное, что нашли. Жителей там не оказалось, но пару индюков на шашлык они с собой прихватили. Провизия была трофейной. Но больше всего старик был недоволен не их нападением на Тодан, в отместку за которое турки ещё больше будут утюжить наши сёла, а тем, что в его бочку швырнули труп аскера. Сначала я подумал: варвары, убитого аскера в бочку кинули, а потом узнал, что это было сделано для того, “чтобы собаки не трогали труп, а что еще сделать, не укладывать же с собой в койку?!” Все хохочут, говорят, зря командование вернуло нас, хотели дальше пойти, всё равно они все разбежались. Мне вдруг вспомнилось утверждение Сабухи, что когда Андраник наступал, то жители заранее покидали села. Я подумал, времена меняются, а турок всё тот же остается. В итоге они ушли из нашего района, говорили, что они недовольны тем, что им не давали воевать так, как они считали правильным.
Жизнь в старом Хархапуте шла своим чередом, сельчане успели возделать земли вокруг поселения, не хватало только хлеба. Мы не боялись трудностей, мы готовы были и на худшее, лишь бы жить на своей земле, никто не мог и подумать, что нам придётся покинуть её. 13-ого июня, в роковой день в истории Шаумяна, в 4 часа утра нам сообщили, что турки прорвали фронт, танки Карачинаре и двигаются к Хархапуту. Противопоставить танкам 104-й десантной дивизии СНГ нашим было нечего, во всём районе у нас был всего лишь один танк и одна установка “Град”, к которой не было боеприпасов. Отец в это время был в Хархапуте, с нашей роднёй. Началась паника, сельчане начали хватать всё, что можно и направились в селение Гюлистан, каждый думал о своей семье. Самым старшим мужчиной в нашей семье, способным что-то решить, оказался я в свои 16 лет. Через час после тревоги в селе Хархапут осталась моя семья: я, мама, младшая сестра, брат, ещё меньше её годами, и бабушка с дедом по матери. Бабушка с дедом были инвалиды, у деда отказали ноги, когда ещё при первой бомбежке от ударной волны его выбросило через забор, он тогда повредил спину. Бабушка стала инвалидом ещё в молодости, я не знал, как быть. Уже рассветало, пока мы решали, что делать, тогда я решил, вначале бабушке с семьёй помочь добраться до Гюлистана, а потом прийти за дедушкой. Когда прошли по тропинке метров 700-800, в ущелье залетел самолёт, выпустив несколько ракет по беженцам. Мама с детьми укрылись в кустах.
Испуганные, полные слез глаза мамы, и напуганные дети делали меня бессильным, лишая способности принимать какие-то решения. В этот миг бабушка разрыдалась и заставила меня вернуть её к мужу. Я оставил в кустах маму с детьми и повёл бабушку обратно к деду. Когда мы дошли, бабушка стала толкать и бить меня в грудь, крича: “Иди сынок, иди, спасай детей, они единственные, что у нас есть”. Я отказывался их бросить (простите меня, но когда я вспоминаю это, у меня всегда наворачиваются слёзы), не помню сколько времени бабушка с дедушкой уговаривали меня их оставить, но в какой то момент сильный шум истребителя и грохот очередных взрывов не оставил шансов думать иначе. Взрывы были очень близки, я подумал, что мои пострадали, в этот миг дед, схватив меня крепко за плечо, сказал: “Карен, не думай о нас, спасай детей, они без тебя пропадут, а мы старики, нас не тронут, слышишь, нас не тронут!”. Я побежал в сторону укрытия семьи, в суматохе выкрикивая “мама, мама”, подумал было, что я их потерял. Когда нашёл, от сердца чуть отлегло.
Мы с собой ничего не успели взять, был один чемодан и две сумки. Я сказал маме, что надо спешить, чтобы как можно скорее дойти до Гюлистана, где я у кого-нибудь попрошу одолжить лошадь и приеду за дедом и бабушкой. Тогда я даже представить не мог, сколько времени займёт путь до Гюлистана, тем более, когда всё время идёшь на подъём. Только к вечеру мы были в Гюлистане, остановились в доме одного местного жителя, там уже была семья папиного младшего брата, дяди Эдика. У хозяина была лошадь во дворе, и я первым делом попросил помочь, дать лошадь мне, чтобы я поехал за дедушкой и бабушкой. Хозяин отдал мне лошадь, а сыну велел пойти со мной. Дядя и мама уговаривали меня не идти, говорили, что турки уже там, но я не слушал их. В пути повстречали группу ополченцев – сельчан, они искали свои семьи, я сказал, что некоторых видел в Гюлистане. Они спросили нас, куда мы идём, я ответил, что за дедом и бабушкой в Хархапут, но они сказали, что поздно, турки уже там.
Пока мы разговаривали, дядя догнал меня, решив пойти со мной, но в итоге меня просто силой вернули обратно. Эти люди были самыми дорогими мне, во мне они видели опору, моя мама была их единственным ребёнком, а я ничего не мог для них сделать. Бабушка и дед до сих пор числятся без вести пропавшими, но мы то знаем, что турки убили их, больных, старых и беспомощных людей.
Ночь мы провели в Гюлистане, местонахождения отца не знали. Мы оставались там вместе с вторым дядей с женой, старшей папиной сестрой с инвалидом мужем, и соседом с женой. На рассвете всем приказали покинуть Гюлистан и направиться в местечко Напат, куда должны были прилететь вертолеты, для эвакуации, там мы нашли отца с родственниками. Отец рассказал, что в эту ночь решил придти к нам, в старый Хархапут, но в пути его остановили фидаины, заминировавшие подступы к ущелью. Они удивились, что отец идёт из деревни, сказали, что турки уже там. Отец говорил, что слышал гул моторов, но, не раздумывая, вернулся за родными. Когда он дошёл до них, слышал беседы турок в деревне. Потом через огороды, взяв с собой дядю инвалида, вдвоём, добрались до леса и перейдя Мандур, дошли до Напата. Вертолёты и правду прилетели, с фидаинами и боеприпасами, всего два вертолета…
Когда люди поняли, что за ними уже никто не прилетит, решили продолжить путь через Мрав в сторону Мартакертского района, в село Атерк. По дороге мы встретили идущий в обратном направлении небольшой отряд, среди которых был мой одноклассник Миша. Я поздоровался с ним, но он шёл с очень серьёзным лицом, никого не замечая. Потом я узнал, что его отец остался в Карачинаре: ребята рассказывали, что его убили, жестоко над ним издеваясь. Мише было столько же лет, сколько и мне – 16. Я не знаю его дальнейшей судьбы, но, думаю, что поступок его был геройским. Несколько ополченцев собрали нас, молодых, и разделили на группы. Мы должны были организовать эвакуацию людей, чтоб никто не отставал, каждая группа находилась рядом со своими семьями. Перед нами предстал во всей красе величавый седовласый Мрав и бесконечные перевалы с дикими тропинками. Мрав, словно маятник, направлял нас по пути к спасению.
Продолжение следует
Карен АГАБЕКЯН
P.S. Некоторые мои соотечественники считают, что Шаумянский район был продан туркам, а некоторые считают, что его обменяли на Лачин. Одно время я сам думал так, но со временем понял, что нам не хватало сил и вооружения противостоять 104-й десантной дивизии СНГ, за которой шли азербайджанские аскеры и ОМОНовцы. Наоборот, сегодня я считаю, что правильное и грамотное организованное отступление спасло Шаумянский район от катастрофических потерь. Это был бы настоящий геноцид. Я хочу обратиться к своим братьям, особенно тем, кто хоть немного знает толк в военной стратегии: не переставайте объяснять всем тем, кто думает иначе, что в нашем районе не было предательства, просто силы были не равны. Шаумянский район был окружен с трех сторон и отрезан от Мартакертского района горным хребтом, а обеспечить его защитников боеприпасами одними вертолетами было невозможно, тем более, что их постоянно сбивали турки…