Окончание
Путь, который мы преодолели, был труден и страшен. Перевал следовал за перевалом, казалось, дороге нет конца. Непроходимые леса сменяли крутые склоны и альпийские луга, днём солнце так палило, что люди теряли сознание от жары, а ночью было так холодно, что, несмотря на опасения оказаться под обстрелом врага, всё же разжигались костры. Иногда мы долго шли без воды, а если нам в дороге попадался родник, к нему бросались толпой, вода мутнела, и нам приходилось её пить. Если мы останавливались хотя бы на пару минут для отдыха, тут же засыпали, но отец не давал нам уснуть, постоянно внушая, что, вот-вот, за этим перевалом, будет уже Атерк.
Эти бесконечные перевалы не заканчивались. В диковинку для нас было видеть островки снега в середине июня. Я раньше и подумать не мог, что в нашем районе есть такие места. На вторые сутки, ближе к ночи, от упадка сил мы решили сделать привал, но автоматная очередь напугала людей не на шутку, народ вдруг сорвался в рассыпную, спеша укрыться в лесу, за деревьями, все подумали, что мы попали в засаду. Слава богу, это были наши ополченцы, они специально отстреливались, чтоб таким образом убедить народ не разжигать костры. Было ли мне страшно в этот момент? Признаюсь, да, но больше не за себя, не за свою жизнь, а за маму и сестру. Ко всем бедам, ещё и природа преподносила нам сюрпризы. Ясное небо сменял дождь, что делало путь непроходимым. Я так уставал, что большую часть пути практически не запоминал, не было и представления, сколько дней и ночей прошли, да ещё без еды, держась на одной воде, да и то, если нам везло встретить родник.
Что мне запомнилось, так это когда мы наткнулись на овраг с небольшой речкой, крутые берега которой были непроходимы. Тогда было решено найти большое дерево и срубить его, чтоб сделать из него мост. Ополченцы справились с этим и стали переправлять людей на другой берег, помогая старикам, женщинам и детям. Позднее рассказывали, что с этого моста сорвалась женщина с грудным ребёнком вниз, оба погибли, разбившись о камни, говорят, муж её был ополченцем, увидев это, присел под дерево и пустил себе пулю в лоб. Я не знаю, насколько правдивы эти рассказы, но одно я точно видел. У одной семьи старая женщина, не выдержав мучений, умерла. Родным не оставалось ничего иного, как похоронить её под деревом. На самом деле, в Атерк была короткая дорога, но в целях безопасности нас повели по длинному пути, чтобы избежать засады.
И вот, наконец, мы дошли до Атерка, поток людей не прерывался, люди собрались в центре села. Жители Атерка, сочувствовали нам, помогали всем, женщины плакали, каждый дом принимал к себе по 3-4 семьи, нам стелили на диванах, в коридорах, на полу, людей было столько, что в доме не оставалось свободного места. Не помню, сколько времени я спал, может несколько часов, возможно, больше суток, но когда проснулся, хозяева дома накрыли во дворе большой стол для нас и так же было в каждом доме. В полдень отец сказал, что прибудут два КамАЗа с родственниками немногих односельчан из Еревана, приехавшими за своими родными. Отец договорился с одним из них, чтобы забрали и нашу семью. Когда мама, сестра и брат сели в машину, отец сказал мне: «Ты тоже садись, а я останусь помогать родственникам». Я не согласился и остался с отцом, решив, что тоже буду помогать родственникам. Тем временем народ вереницей направился в Степанакерт, руководство села Атерк выделило нам два трактора с прицепами, в которые посадили стариков и женщин, тех, кто был уже обессилен.
Мы не знали, где находятся наши родственники, на пути в Атерк или Степанакерт, но точно знали, что всех будут собирать в Степанакерте. По дороге в Степанакерт из Атерка то и дело встречали разбитую технику, сгоревшие машины и бронетранспортеры, было видно, что ещё недавно здесь шли ожесточённые бои. Жители сёл, которые нам довелось пройти, вели себя удивительно. Почти в каждом селе, вдоль дороги, стояли жители с хлебом и сыром, каждый, кто был голоден, мог подойти подкрепиться. Сумерки застали нас уже в селе Дрмбон. По сравнению с Атерком это маленькая деревня, но с огромным сердцем. Дрнбонцы, как и атеркцы, охотно помогали нам. В домах поместить всех было невозможно, часть людей отправили переночевать в школу. В школе отец принёс мне ломоть хлеба с сыром, он постоянно куда-то уходил, с кем-то о чем-то договаривался.
Оставшись один, я сел на подоконник, печально смотря на лунное небо и пытаясь разобраться в мыслях. Рядом на полу сидела молодая семья, у них была маленькая девочка лет пяти и грудной ребёнок. Маленькая девочка плакала, она просила еды, я протянул ей кусок хлеба, сказав: «возьми девочка, не плачь». Её отец посмотрел на меня, но ничего не мог сказать, его глаза наполнились слезами, потом мой отец позвал меня, и мы пошли ночевать в доме местного руководителя, где, помимо нас, ютились несколько семей. Утром мы продолжили путь в Степанакерт. По дороге рядом с нами остановился КамАЗ, набитый беженцами, водитель-фидаин узнал моего отца. Он очень обрадовался, увидев нас живыми. Этот фидаин часто бывал у нас дома, дружил с отцом, и когда он узнал, что часть нашей семьи уже в Ереване, тотчас предложил как-нибудь навестить наших и забрать к себе домой. Но в этом не было необходимости, так как мамин двоюродный брат должен был встретить их и отвезти к себе в Раздан. На этом КамАЗе мы доехали до одной деревни (не запомнил её названия), которая была около Степанакерта. В Степанакерт мы добрались в полдень, на центральной площади было уже много людей, на газонах и на тротуарах семьями сидели люди. Каждый час нас становилось всё больше, то и дело был слышен плач просящих еды детей. Власти оперативно решили проблему с едой, пригнав два Икаруса, набитых свежевыпеченным хлебом.
Тогда я увидел картину, которая запомнилась мне на всю жизнь. Люди бросились на Икарусы, боясь, что им не достанется. Одна женщина, прижав две буханки хлеба к груди, выскочила из толпы, но три здоровых мужика, пытаясь отобрать его у неё, разломали его на куски. Женщина со слезами кричала: «Что вы делаете, люди»! Они вдруг оцепенели, и один со слезами сказал: «Прости нас сестра, плач детей свёл нас с ума, дети то и дело есть просят, сил больше нету», — он вернул ей всё, что оторвал, а остальные последовали его примеру. Вечером нас разделили по группам, нашу группу поместили в одной из школ, утром мы снова вышли на площадь, в надежде найти родню. Сперва нашли дядю Эдика с семьёй, через пару часов второго дядю с женой, бабушку и дедушку по отцу, тётю с мужем-инвалидом и младшую тётю с мужем и семьёй. В какое-то время из администрации вышел чиновник и предложил шаумянцам поселиться в недавно освобождённом городе Шуши, но лишь единицы воспользовались этим предложением. Основная масса не могла решить, как быть и что делать.
Я не знаю, как удалось папе достать разрешение, но он принёс три бесплатных билета с печатями, два на имя тёти и мужа-инвалида, а один на меня в качестве сопровождающего. Я не хотел ехать, но родственники сказали, что надо и, потом, не выбрасывать же билет!? Ночь провели уже в другой школе. Утром отец посадил нас в автобус, после долгой изнурительной поездки мы достигли Еревана. Тётю с дядей встретили родственники, я тоже с ними поехал, утром вышел в центр города, там встретил знакомого, который проводил меня до Роздана, где я присоединился к семье.
Каждый день я ездил в Ереван, в надежде встретить отца, в центре города сидели всё ещё прибывающие беженцы. Многие фидаины, что ждали своей смены, увидев этих несчастных людей, скупали в магазинах всё нужное на свои кровные деньги и раздавали приобретённое людям. Фидаины подбадривали людей, убеждали, что скоро мы вернём Шаумян, но все были сильно подавлены, их ничего уже не могло радовать. Через пару дней появился отец, потом он часто ездил к друзьям-фидаинам в разные города, но через месяц решил, что нам нужно покинуть Армению и поехать в город Саратов, к родственнику.
Вот так мы покинули Шаумян, а затем и вовсе саму Армению.
В Саратове мы ненадолго задержались, скоро перебрались в Москву. Работали не покладая рук, труд приносил плоды. Через пару лет нашим первым приобретением стала квартира в городе Абовян, ещё через пару лет мы купили квартиру в Москве. На одном оптовом рынке я закупал товар у одного турка из Баку, зашёл разговор про погромы в Сумгаите и Баку. Он мне сказал: «Мы, бакинцы, не участвовали в погромах, это были еразы и те, кто из районов». На это я ответил вопросом: «А кто больше виноват, те, кто убивал, или те, кто позволял убивать? Ведь вы бакинцы позволили им, а сегодня ещё отрицаете это!»
Просто уловите разницу, четверо подростков остановили толпу, готовую разорвать Сабухи на куски, зато бакинские турки преспокойно смотрели, как грабят и зверски убивают их вчерашних соседей-армян, такова их сущность. Нет, господа, нам с ними не по пути!
Карен АГАБЕКЯН
P.S. Я знаю, что про падение нашего Шаумяна подробнее напишет уважаемый Левон Грантович, но пусть эти слова узнают от нас, шаумянцев, и, прежде чем думать иначе, просто зададутся вопросами к себе самим.
Я не хочу осуждать, тех, кто сегодня на чужбине, потому что сам на чужбине, но не могу молчать, видя несправедливость. Говорят, будто вопрос Шаумяна закрыт, он забыт, и якобы никому до нас нет дела. А я думаю, мы сами забыли наш Шаумян, забыли тех героев, во главе Шагеном, непоколебимо веривших в то, что мы вернём себе родной край. Мы сами забыли людей, которые на всём пути нашего исхода кормили и сопровождали нас, сочувствуя нам в беде, забыли, что мы сами отвергли предложение поселиться в Шуши. Согласен, Шуши не заменит нам Шаумян, но неужели это может сделать Москва? И, самое главное, мы забыли, что вся Армения сама голодала и всё на фронт отправляла, получая взамен сотни гробов и детей-сирот. Мы не вправе искать виновных, а если искать, то пусть уж каждый ищет виновника в себе самом.
Столько лет уже прошло, а раны всё ещё свежи, память жива, пока мы помним наш край. Помню с детства, дед говорил тост: “Спросил мальчик у деда, когда он умрёт? Дед сказал ему: «Когда умрёшь ты». Мальчик рассказал маме, мама рассказала отцу мальчика, а тот пошёл ругать деда. На что дед ему разъяснил: «Я лишь хотел этим сказать, что умру тогда, когда на земле не останется никого, кто видел и запомнил меня, а мой внук будет последним, кто видел и запомнил меня».