Во время очередного боя подразделению удалось закрепиться в одном из домов на окраине села.
Перестрелки, обстрелы из минометов…
Одна из мин, пробив жиденький навес из шифера, ушла прямиком в подвал, где и ухнула, подняв облако пыли и небольших осколков… И вызвала улыбки на лицах бойцов, лежащих за тем, что раньше было стеной дома: опять старуха с косой прошла мимо! Никто и не считал, уже в который раз…
Затишье…
Слышно, как где-то на той стороне села другие подразделения продолжают методично, дом за домом, проводить зачистку.
Можно и отдохнуть…
Голоса становились все оживленнее. Некоторые уже вставали в полный рост, закуривали. Один из бойцов достал свою незаменимую фляжку:
— По глоточку коньяка?!
Где только он находит этот коньяк?
Подтянулись и другие бойцы, лежавшие вокруг дома.
— Все живы?
— Все!
Командир, связавшись по рации, получил приказ — оставаться на месте.
Теперь этот полуразрушенный дом на некоторое время становился их «домом»…
Стон…
Он доносился откуда-то из-под ног.
Лица парней тут же стали напряженными. Улыбки исчезли. Четверо выскочили из дома и заняли позиции вокруг.
Подвал?!
Посветив фонариком в черную пустоту под ногами, один боец спрыгнул в развороченный подвал.
— Тут старик.
Второй поспешил за ним.
— Жить будет. Небольшие осколочные ранения и контузия.
Старика бережно подняли наверх и принялись обрабатывать.
— Что же ты не ушел со всеми, старик?!
Оставив старика на попечении санитара, бойцы стали обустраивать свое нехитрое жилище. Несмотря на усталость, на слипающие глаза… Два дня без сна.
Крепким оказался старик. К вечеру следующего дня он уже сидел на крыльце дома и смотрел куда-то вдаль. Не замечая бойцов, что-то бормоча на своем языке.
Потом он встал и подошел к командиру… Что-то пытался объяснить, коверкая русские слова.
— Да что же ты привязался на мою голову… Да объясни ты по-человечески, — не выдержал командир.
— Там, — показывал старик перебинтованной рукой на темный лаз подвала.
— Медведь, да разберись ты с ним. Посмотри, что там у него.
Медведь, прозванный так не за силу или стать, а за то, что косолапил, отложив СВД, подошел к старику: «Ну, пойдем, посмотрим».
Старик, припадая на левую ногу, медленно побрел за ним, что-то бормоча себе под нос.
«Командир, глянь-ка сюда», — голос Медведя вывел командира из полудремы.
На столе в грязной тряпке, поблескивая, лежали награды…
«Ничего себе старик!».
Вокруг стало тесно. Бойцы обступили стол. Трогали награды… Воздух как будто остановился.
От медалей и орденов по всему дому бегали зайчики. «Красная звезда», «За оборону Кавказа», Орден Отечественной войны, «За взятие Берлина», «За отвагу», Орден Славы, «За оборону Москвы»…
«Ни хера себе! Знатный был боец, от Москвы до Берлина дошел»…
Бойцы разглядывали награды, перебирали их и удивленно смотрели на командира.
Тот казался спокойным, но ребята чувствовали, что в душе у него что-то творится… Что-то непонятное им… Тем, кто прошел с ним не один десяток столкновений. Они не узнавали командира…
«Отец…» — голос командира дрожал.
Все обернулись, ища старика. Старик стоял в дверях с охапкой хвороста…
«Для печка», — голос стал уверенным, твердым. Старик как будто обрел вторую жизнь. Глаза посветлели, спина выпрямилась… «Отец, тебе нельзя… Ты ранен», — командир отвернулся, встал и вышел из дома. И лишь Медведь заметил у того в глазах блеснувшую слезинку.
А вечером командир напился… Как никогда… И долго материл кого-то. Там — далеко… Грозя кулаком… Стреляя по разбросанной утвари…
Две недели подразделение стояло в доме старика. Он был с ними, ел с ними, готовил еду, колол дрова…
«Отец, да брось ты этот топор, побереги себя»…
А он колол.
«Отец, а родные-то где твои?»…
Он смущенно отворачивался: «Я адин»… И нежно гладил спрятанный на груди сверток с наградами.
Каждый день бойцы по двое, по трое уходили в вечерние сумерки.
Старик провожал их, долго стоял у крыльца, бормоча что-то себе под нос… Благословлял… А, может, проклинал. Кто же его поймет? Но за эти две недели возвращались все.
Боевые действия продвигались вперед. «Отдых» подошел к концу, и подразделение получило приказ выдвигаться поближе к местам боев.
«Отец, спасибо за все… И извини», — командир обнял старика. Парни по одному подходили к нему и обменивались крепкими мужскими рукопожатиями…
«Спасибо, отец»… «Извини»… «Война»… «Дом мы тебе отстроим»… «Слово офицера»…
Старик бормотал что-то на своем языке…
… Возвращаясь через месяц домой, бойцы упросили водителя свернуть в село.
На месте дома было пепелище…
«Плять, как же так… Бои-то далеко вперед ушли. Отец!!!
Тишина…
Подвернувшийся солдатик рассказал, что в доме после них останавливалось какое-то подразделение. Много пили, стреляли… А потом подожгли дом и уехали.
«А как же старик?».
Разгребли руками пепелище, прочесывали все вокруг, метр за метром… «Ушел, наверное, старик»…
В лесу, метрах в 100 от дома лежал старик… Перед смертью его пытали… Отрезали все, что можно было отрезать…
«Прости, отец… Суки!… Он же кровь проливал за то, чтобы эти падлы родились…».
Бойцы похоронили его во дворе дома… Слезы были в глазах у всех… Наград так и не нашли.
Через полгода командиру сообщили о том, что Медведь застрелился при попытке захвата его спецназом.
После увольнения он нашел тех, кто убил старика. Нашел пару медалей. Из тех, что не успели продать. И поступил — как поступил… Сдаваться не собирался.
В левой руке у него была зажата медаль старика — «За оборону Кавказа»…
Сергей НАГОРНЫЙ