Информационно-аналитический портал Voskanapat.info и агентство Times.am представляют вниманию читателей ряд историй и рассказов об Арцахской освободительной войне. Главная цель проекта – знакомство широкого круга читателей с нашими героями. Мы попытаемся выявить и представить Вашему вниманию самые интересные истории и фрагменты освободительной войны.
Итак, рассказывает Яша Хачиян.
Репутация «Первой роты» так стремительно росла, что нам вскоре пришлось отказывать парням, желающим вступить в нее. Нас было уже 170 человек, не было больше места для новых людей.
Каждый из этих 170 парней был как на подбор. Каждый был целым миром. И сейчас, когда мы собираемся вместе, а делаем мы это трижды в год — в день рождения Асколки, в день его смерти и 9 мая, мы всегда обязательно собираемся, те же обычные и родные друг другу люди. По чистоте души с Асколкой никто не может сравниться. Возможно, именно поэтому вокруг него собрались тогда такие же честные люди, может, так случайно вышло, или же это было провидение, не знаю. Но по сей день крепкие узы нашей дружбы у многих вызывают удивление. Мы дали двух генералов, нескольких полковников, а многие, по причине проблем со здоровьем, были вынуждены покинуть армию, а то у нас было бы еще больше генералов и полковников.
Гено — Генрих Акобян, который был командиром роты в отсутствие Асколки, также был чистой души человеком. Помню, когда из Джабраила мы согнали большое количество скота в Армению и там, продав его, принесли три мешка денег. Три мешка денег и 3 блока сигарет «Camel». Были еще те старые деньги. Ровно три мешка. Пока посчитали их, выбились из сил. Разделили поровну на всех в роте, всем семьям погибших, раненым, всем-всем. Когда я зашел к нему и увидел сигареты, то взял себе один блок. Он выбежал за мной и стал кричать: «унес, все сигареты унес», а я говорю: «так и напиши, ребята поделили два блока на роту, а один блок Яша унес». Мы часто шутили, шутили и над друг другом, смеялись сами над собой. Однажды, когда Асколка узнал, что я парикмахер, он позвал к себе и сказал: «Яша, на этот раз ты будешь стричь меня, но смотри, веди себя смирно, чтоб без твоих сумасбродных штучек».
Он был таким колоритным человеком, что все, что было связано с ним, становилось событием. Ребята, образовав круг, следили за нами. Асколка все время повторял, чтобы я себя хорошо вел. Но Яша не был бы Яшей, если бы не выкинул какой-нибудь фокус. Волосы спереди головы я подстриг очень красиво и аккуратно, но вот сзади оставил клок волос. Ребята смотрели и смеялись, а он все злился. Но не догадывался, в чем дело. Говорил, Яша, если узнаю, что ты что-то намудрил, смотри у меня, легко не отделаешься.
Когда я уже закончил, он провел рукой по голове и … так рассердился, что набросился на меня, да так, что я еле успел унести ноги, бросив из рук ножницы.
Потом, когда мы уже спокойно беседовали, он спросил: «Яша, почему ты это сделал?», а я ему ответил, чтоб ребята немножко посмеялись. Ведь который день все мы грустные ходим.
… После освобождения Шуши к нам в роту пришел один парень по имени Камо. Он вышел на меня. Его отец верхом на лошади нашел нас. С голосом, полным гордости, беспокойства, просьбы и заверения, он заявил: «Яша, родной, тебе вверяю своего сына, следи за ним».
Шли дни. Камо был с нами, воевал наравне со всеми. Слова его отца и мое обещание позабылись в водовороте боев, стремительно сменяющих друг друга. Но однажды у меня было несчастье вспомнить его слова.
Была осень 1992 года. В Левонархе нас было 15 человек, когда мы попали в окружение. И Камо был с нами. Равнина, которая заманила нас в ловушку, находилась между двумя холмами. С четырех сторон стреляли по нам, огневое кольцо постепенно сужалось. Из четырех огневых точек только одна представлялась возможной для прорыва. Командиром нашего взвода был Мишик — генерал Микаел Арзуманян. Но он был тяжело ранен и больше не мог вести нас, хотя и места особого не было, чтоб идти. Чудом он остался жив, пуля прошла в миллиметрах от позвоночника. Командование он передал мне, сказал, чтоб я решал, как быть дальше.
Я решил, чтоб мы в последний раз попытались нашими разрозненными силами пойти в атаку на огневую точку, казавшуюся наиболее слабой, и забрав наших раненых, выйти из окружения. А раненых было трое. Из 15 человек шестеро погибли, еще шесть человек были ранены. После очередного шквала огня противник, наверное, подумал, что все мы убиты, так как в сторону нас направилась одна машина. На машине был установлен пулемет. Когда машина достаточно приблизилась, я одним выстрелом снял пулеметчика. Придя в замешательство, машина описала круг и уехала обратно. В это время наши ребята успели выйти из окружения. Все ушли, остались только я и Мишик. Я должен был вынести его, он был самым тяжелораненым. Он больше не мог и не хотел идти. Говорил, оставь меня и иди…
Кроме боли, нас также и мучала невыносимая жажда. Это был адский кошмар, конца которому не было. С ума можно сойти, сколько всего может человек стерпеть и преодолеть. Нити, на которых висела жизнь Мишика, постепенно обрывались. Боязнь потерять его, которую я явственно чувствовал, придавала мне сил, заставляя идти вперед. Перед глазами временами появлялась то мать, то отец, то Асколка со своим полным боли взглядом, свидетелем которого мы становились, когда кто-то из нас погибал. Сущность и ценность времени и места связана с ситуацими, в которых ты оказался. Мы нашими телами, кровью, всеми нервами измерили то расстояние, которое разделяло нас от наших ребят. Со сверхчеловеческими усилиями мы вышли из окружения и целыми добрались до дома.
Это было невероятным везением.
У нас было шесть погибших и столько же раненых. Камо был среди погибших, я — раненых. Провыв из окружения был настолько опасной затеей, что мы не могли взять с собой погибших. Это и физически было невозможно. Из 15 человек мы потеряли шестерых, еще шестеро были ранены, только трое остались невредимыми. Из раненых только я был на ногах, состояние остальных пятерых было тяжелым. У нас не было другого выхода, не могли мы вынести погибших. Кроме того, не было никаких гарантий, что мы сами сможем выбраться из окружения и спастись. Мы вынуждены были оставить наших погибших на поле бое, чтобы потом с новыми силами вернуться за ними. Это было тяжелым, но не имеющим другого выхода решением.
В тот день, когда Асколка пришел к нам, я впервые увидел слезы на его лице. Конечно, он был рад, что мы выжили, но он чувствовал себя виноватым. Он говорил: «Яша кольцо было слишком сильным, я не смог приблизиться и оказать помощь». Он был Большим Командиром прежде всего потому, что в самых опасных боях лично вел в бой своих ребят. Никогда не оставлял одних. Вот почему он и в наших неудачах и потерях винил себя.
Следующие три дня я ни на минуту не сомкнул глаз. Образовавшуюся от перенапряжения сил усталость и изнашивающую тело боль еще можно было снести, но слова отца Камо, повторяющиеся все время в голове, разрывали мое сердце. В эти три дня мы вели ожесточенные бои за эту проклятую равнину и контролирующую ее высоты. В один день она была у нас, в другой — у врага. Но тела ребят нужно было вынести оттуда, и я все время думал об этом, делал подсчеты. Каждый новый день усложнял нашу задачу. Нужно было спешить, так как было лето, был лес…
Для того, чтобы вынести шестерых, нам понадобилось 20 человек. Но мы должны были все провернуть с 15 бойцами. Шел уже третий день, когда я решил больше не ждать. Любой ценой нужно было войти в эту равнину.
Мы уже выдвигались, когда к нам пришли отец Камо и его дяди по отцовской и материнской линиям. Они заставили нас и их взять с собой. Все наши доводы не переубедили их, и нам пришлось оставить наших троих ребят и взять вместо них родных Камо. Но когда мы добрались до места, я увидел страх в их глазах. Я понял, что они ничем нам не помогут. Честно говоря, нельзя на них обижаться, для человека, которых никогда не воевал, сложно оказаться впервые на поле боя, да еще и в таких тяжелых условиях. С одной стороны, я понимал их, но с другой, меня переполняла ярость. Я не знал, что делать. Нас теперь было всего 12 человек из 15, а для этой работы, как я уже говорил, нудно было 20 человек.
Я попросил нашего артиллериста ударить на рассвете парой снарядов по одной из высот, с надеждой, чтобы враг некоторое время не поднял головы и не увидел бы наше продвижение по склону. Но каковым было наше удивление, когда, придя на место, мы увидели, что пост пуст. После удара артиллерии они, оставив пост, убежали. Это нас и спасло, так как мы слепо поднимались по склону, не имея надлежащей видимости. Достаточно было одного стрелка наверху, чтобы покончить с нами. Но Бог сохранил нас…
… Когда мы добрались до города, отец Камо не знал, что с нами делать. Обнял меня и не отпускал. Он так был благодарен нам.
…Тело его сына мы узнали по наколке на руке… Головы не было, ее отрезали и унесли с собой.
Как же долго я рассказывал. Не люблю говорить о войне. Ни с кем. Ни с семьей, ни с друзьями. Не люблю говорить об этом. Кто знает, тот уже все знает, что ему рассказывать? А кто не знает, тот не знает, зачем ему рассказывать? Это была наша жизнь, действительно, целая жизнь…
Беседовала Юлия ВАНЯН