Из воспоминаний Аршавира Ширакяна
…На следующее утро вместе с Григором Мержановым отправились на Виллу Боргезе. Он долго жаловался на трудности поисков, хвалился, как мастерски он выслеживал местных турок, как он напал на след некоторых их них, высказывая при этом опасение, что уже навлек на себя подозрение. Высказал недовольство Руководящим Органом. Рад был, что отныне мы разделим обязанности: на следующий день мне предстояло от 10 до 4-х высматривать посетителей турецкого посольства, среди которых хотя и были достаточно высокопоставленные турки, но не те, которых мы искали.
Мы следовали за обнаруженными нами турками от посольства до кафе, магазина, кинотеатра, иногда до борделей, оттуда до гостиницы или арендованной квартиры, надеясь через них выйти на “главных”. У нас были фотографии большинства занесенных в “черный список”, и мы их хорошо запомнили.
Наконец после упорных поисков нашли важного турка — одного из телохранителей Саида Халим-паши Тевфика Азми. Он сел в вагон, сказал “Фраскати” и взял билет. Я сел за ним.
( Collapse )
Через час с четвертью доехали до Фраскати. Турок вышел и двинулся к воротам в парк. В нем находилось огражденное стеной здание, напоминающее клуб. Я не осмелился войти. В поисках входа прошел вдоль стены. Напрасно. Уже стемнело. Я взобрался на стену и заглянул внутрь: в 7-8 шагах от меня сидели два человека и беседовали. Тот, преследуя которого я добрался до Фраскати, и другой — “старый знакомый” Рустам Реджеп, которого несколько раз я видел входящим в кемалистское посольство и на почте, где он, называя свое имя, получал письма до востребования.
Надо было узнать, о чем они говорят. И я, как кошка, спрыгнул со стены и спрятался в кустах за скамейкой.
Оказывается, в ближайшие дни в Рим должны приехать Бехаэтдин Шакир, Джанболат и Энвер. Также выяснилось, что Бекир Сами попросил Саида Халим-пашу помочь Мустафе Кемалю, послав оружие в Анатолию и предоставив значительные суммы для урегулирования внешних вопросов.
Саид Халим готов был оказать помощь с условием, чтобы лидеры “Иттихада” получили свободный доступ в Анатолию, а затем и в Полис, когда армия Кемаля одержит победу и сбросит греческую армию в море, как они надеялись и верили. В эти дни в Риме должно было состояться собрание по этим вопросам под председательством Саида Халим-паши.
Я узнал все, что было мне нужно, покинул свое убежище и вернулся в Рим.
На следующий день я отправился в то же кафе, что и накануне, где сидели те же посетители и громко переговаривались. Вдруг разговоры прервались и среди турок возникло какое-то замешательство. В кафе вошел человек низкого роста, полного телосложения, с серьезным и представительным видом. За ним шел еще один — с портфелем под мышкой. Это был тот же человек, за которым я вчера следовал до Фраскати и разговор которого с Рустамом Реджепом мне удалось подслушать.
Они сели за стол и выпили по рюмке коньяка. Присутствовавшие турки один за другим подошли к вошедшему, приветствовали его, о чем-то спрашивали или просили.
Было ясно, что это весьма высокопоставленное лицо, но я его не узнавал. Годы спустя и даже сейчас, когда я вспоминаю этот момент, представляю, каким было бы мое потрясение, если бы я узнал, что это один из “избранных”, тот, кто подписал указ о полном уничтожении моего народа.
Ирония судьбы. Я искал его, а он сам явился и предстал передо мной.
Через 10-15 минут новоприбывшие встали, церемонно распрощались и медленно двинулись в сторону Виллы Боргезе.
Я вышел за ними. Они остановились под фонарем и продолжали беседовать. Я мучительно всматривался в лицо незнакомца. И вдруг меня осенило. Я представлял более высоким Саида Халим-пашу — сатразама, подписавшего документ о резне и высылке армян, премьер-министра бандитского правительства, “Иттихад ве теракки”.
Наконец они пошли и через полчаса вошли в отель “Палас”, где временно проживал паша.
В последующие дни я выяснил, что он ежедневно с 4-х до 6 часов выходил на прогулку. Иногда наносил деловые визиты, посещал банки, офисы. Обязательно заходил в Министерство внутренних дел, а сотрудники Султанского и Кемалистского посольств сами навещали его. По пятницам ходил на собрания в места, к которым невозможно было даже приблизиться.
В этот период, как мы позже узнали, и греки выслеживали турецких главарей. Специальная организация нередко задействовала для этого более 20 человек. Греки выслеживали, в частности, Саида Халим-пашу, кемалистских агентов и политических деятелей, так как они находились в состоянии войны с греками и пытались через них получить секретные сведения. В какой-то момент они начали следить и за мной, я тогда не знал, кто есть кто, и каждый раз с трудом заметал следы. Затем догадался, что мы оба выслеживаем одного и того же человека. Греки вознамерились убить Саида Халима за то, что, как мы выяснили, последний Епаркос Османской империи оказывал помощь Мустафе Кемалю оружием и деньгами.
…Нашей самой большой мечтой было обнаружить в Европе сборище младотурецких преступников и вместе с нашими опытными и самоотверженными товарищами на месте расстрелять их всех. Эта мечта и в Риме сжигала нас изнутри, мы понимали, какое потрясение должна была вызвать подобная акция справедливости: одним ударом мы могли спасти достоинство нашего народа, заодно нанеся пощечину злобно обманывающей нас христианской Европе. Тем более что закаленные на фронтах и в предшествовавших успешных операциях товарищи были наготове и с нетерпением ждали приказа.
Прежде всего Согомон Тейлирян — храбрый рыцарь, образованный интеллигент, добропорядочный, благородный и скромный в поведении и в быту, уравновешенный и представительный. Побывавший на фронтах и в Полисе вместе с товарищем покаравший предателя Арутюна Мкртчяна, бешикташского Мухтара. Теперь он в Америке.
Согомон Тейлирян за несколько месяцев до нашего отъезда в Рим, в марте, застрелил величайшего злодея в мировой истории Талаат-пашу, гнусного негодяя, организовавшего уничтожение 1,5 миллиона безоружных и невинных армян на их исторической Родине. Согомон был задержан и предстал перед судом.
Этот сенсационный судебный процесс, привлекший к себе внимание всей европейской, в частности немецкой прессы, завершился оправданием нашего героя. Суд присяжных своим приговором объявил Согомона невиновным, тем самым признав право армянского народа на отмщение, а величайшего турецкого злодея — достойным презренной смерти. Эта историческая террористическая акция одновременно стала великолепным образцом проармянской пропаганды: ведь в ходе суда авторитетные лица, профессора, миссионеры, генералы дали свидетельские показания, осудив бесчеловечные зверства турок и продемонстрировав достоинства и невиновность армянского народа. Общенациональные ликование и утешение, вызванные акцией Согомона, были безграничны. И мы полагали, что вместе с несколькими смельчаками, подобными Согомону, такими, как Арам, Аршак, Шмавон и другими, с нетерпением ожидавшими своей очереди, должны были реализовать нашу великую Мечту. Мы, как огонь, шли по следам Саида Халима, Энвера, доктора Назыма, которые периодически то появлялись, то исчезали. Их надо было искать в европейских городах. А поиск и слежка требовали терпения, рассудительности и умения преодолевать различные трудности. Качеств, которых очевидно недоставало Мержанову. Его обязанностью было выслеживать, моей — стрелять. Террорист, чтобы не вызывать подозрений, не должен был появляться раньше срока. Между тем я и слежку взял на себя, и его необходимость стала сомнительной. Затягивание вредило делу. А он избегал изматывающей слежки, ему не хватало терпения. К тому же он был вспыльчив, да и разница в возрасте не способствовала взаимопониманию. Мы постоянно спорили, и я ему как-то сказал, что после завершения предприятия отправлюсь в Полис и попрошу Высший Орган дать мне другого напарника, что позже и сделал. А пока мне практически в одиночестве надо было искать пропавшего Саида Халима.
…Как-то после полудня я дежурил возле отеля “Палас”. И вдруг перед отелем остановился экипаж, в котором сидели паша и доктор Назым. Я поспешил сообщить новость Мержанову. Он писал письмо, однако тут же отложил его и, воодушевленный известием о появлении так долго отсутствовавшего паши, последовал за мной к отелю. Когда мы пришли, экипаж уже отъехал.
Вдруг паша вышел из кондитерской, расположенной рядом с отелем, в сопровождении своего неизменного телохранителя. Тот подозвал экипаж, и паша сел в него один. Мы условились, что я буду следовать за пашой, а Мержанов — за телохранителем. Я побежал за экипажем легким спортивным шагом, чтобы не привлекать внимание прохожих. Экипаж выехал из Старого Рима и остановился перед особняком на улице Виа Эостакио. Чернокожий слуга стоял у дверей. Сомнений не было — я обнаружил квартиру паши.
Вечером в одном из кафе на Биаца ди Монти, посещаемом турками, я подслушал разговор телохранителя Тевфика Азми, из которого понял, что в Альбано должно состояться собрание с участием влиятельных турок.
Утром мы были на вокзале. Здесь уже собирались турки. Тут же решили, что я немедленно автобусом отправлюсь в Альбано, который находился в двух часах езды, и там буду ждать прибытия поезда из Рима. Мержанов будет сидеть у окна вагона и вытирать пот со лба, если турки будут в поезде.
Больше часа я торчал под палящим солнцем, пока показался поезд с Мержановым, вытирающим пот. Мгновенно купил билет и впрыгнул в вагон. Мержанов сидел рядом с турками, которых было четверо. Они громко разговаривали, но я не мог расслышать, о чем они говорили.
Турки вышли на станции Альбано, мы — за ними. Пройдя через оживленную часть города, турки вошли в парк. Как позже мы выяснили, здесь находилась вилла Топала Исмаила Хагга, который в правительстве “Иттихада” занимал пост министра продовольствия. Настоящий разбойник, алчный спекулянт сахаром, кормивший народ хлебом из гнилой ржи. В тот момент этот паша руководил секретной службой, которая пыталась организовать покушение на нашего посла Варандяна, вероятно, в отместку за убийство Талаата. Однако киллер обознался, стрелял в похожего на Варандяна человека, а убегая, сломал ногу. Так полиции удалось установить его связь с Хаггом.
Мы прождали турок несколько часов, однако они так и не появились. Но это уже не имело значения. Дом мы запомнили.
…На рассвете я был в Альбано. Хотелось поближе рассмотреть дом Хагга. Ведь именно здесь должно было состояться собрание, на котором, несомненно, должен был присутствовать и сатразам-паша. Я уже обнаружил его квартиру в Риме, теперь мне стало известно и место проведения собрания. Нужно было постоянно следить за этими двумя пунктами и в удобный момент нанести удар.
В этот вечер мы с Марией — хозяйкой квартиры, которую я арендовал, отправились в Оперу. Давали Фауста. Вдруг в ложе напротив я увидел Саида Халим-пашу с двумя телохранителями. И пока зрители наслаждались великолепной музыкой и пением, я размышлял о нашей трагедии и о том, какой прекрасный случай преставился мне. Открыть дверь и разрядить в голову злодея все пули! Однако я сомневался, что удастся убежать, не сразив при этом несколько невинных жертв.
На следующее утро во время моего обычного дежурства я заметил двух турок, спешащих на вокзал. Вероятно, приезжают новые гости, подумал я и последовал за ними. Каково же было мое удивление, когда на вокзале я обнаружил всех наших знакомых. Был здесь и паша. Они отправлялись в Геную. До отхода поезда было еще 20 минут. Я побежал за Мержановым, нашел его, но когда мы вернулись на вокзал, поезд уже ушел. Часть турок вместе с пашой уехала, на перроне оставались лишь провожавшие.
Положение наше было отчаянное. Почему паша уехал в Геную? Вернется ли он в Рим? А что если он отправится в Полис? Что я скажу в этом случае своим товарищам и Руководящему Органу?
После полудня встретил турок, среди которых был и Бекир Сами-бей. Они громко спорили. Зашли в кафе, я — за ними. Говорили они о займе для Турции в несколько миллионов золотых. По инициативе паши. Все они были бежавшие из страны иттихадисты, но с большой верой и заботливостью высказывались о новой Турции, о необходимости скорейшей доставки оружия в Анатолию. Потом заговорили о своих планах, центром которых стал паша. Они надеялись, что в результате его переговоров с Кемалем им будет разрешено вернуться в Турцию.
Из разговоров турок я, между прочим, понял, что паша никуда не уезжал и находится в Риме.
Вернулся домой и уничтожил все полученные мною письма и бумаги. Оставил при себе несколько турецких лир и пистолет с 6 патронами.
5 декабря 1921 года я встал очень рано. Побрился, принял ванну. Вылил на себя полфлакона одеколона. Вся моя одежда, от белья до шляпы, была новенькая. Черный галстук из тех, которые носят студенты и художники. Словно на свадьбу собрался. Накинул пальто и, не заходя к Мержанову, отправился ко дворцу паши.
Я решил сегодня же завершить дело, не задумываясь отныне о последствиях.
Ровно в час пополудни перед домом паши остановился автомобиль. Из него вышел Тевфик Азми с портфелем под мышкой и вошел в дом. Чуть погодя вышел вместе с пашой, и они спешно отъехали. Это меня не озаботило, так как я был уверен, что паша не откажется от послеполуденной прогулки и, самое позднее, через два часа вернется.
Я пошел на Виллу Боргезе, по которой он обычно возвращался в экипаже или пешком.
К 12 часам подошел Мержанов и спросил, почему я не пришел обедать в нашу студенческую столовую, где мы в полдень и по вечерам обычно встречались.
— Потому что, — ответил я, — сегодня нужно завершить дело при любых обстоятельствах и любой ценой.
Я был зол из-за опоздания паши и, подождав немного, сказал Григору: “Я пойду к дому”. “Хорошо”, — ответил он, и мы вышли. На углу заметили автобус и побежали. Я успел вскочить на подножку, а тяжелый Григор отстал. На улице Виа Номентана я вышел и пешком пошел в сторону улицы Эостанио. На обычно пустынной улице в этот момент было оживленно, рабочие возвращались после трудового дня.
Послышался шум подъезжающего экипажа. По телу моему пробежала дрожь, когда я увидел огромных лошадей с колыхающимися на ветру гривами. В экипаже сидели Саид Халим-паша и его телохранитель. Я посмотрел на другой конец улицы. Мержанова еще не было.
Перебежал на противоположный тротуар, чуть не попав под копыта лошадей. Вытянул руку и схватил в кулак узду, лошади захрипели, и экипаж остановился. В поднявшейся суматохе я вскочил на облучок экипажа, с трудом сумев сохранить равновесие… Пока телохранитель смотрел на кучера и что-то говорил ему, видимо, пытаясь понять, почему экипаж остановился, взгляд Саида Халима встретился с моим. “Ерэн”, — сказал он телохранителю. Это было последнее слово, сказанное сатразаном. Глаза его были полны ужаса, когда я направил пистолет в правый висок и выстрелил. Второй пули не потребовалось. Паша распростерся на сидении. Экипаж еще продолжал двигаться.
Тевфик Азми, пришедший в себя после первого потрясения, вытащил пистолет и только собирался выстрелить, когда, направив дуло пистолета ему в лоб, я крикнул по-турецки:
— Брось оружие, убью…
Он послушно выбросил пистолет в окно экипажа. Рукояткой пистолета я ударил по спине кучера и крикнул “Асрета! Асрета!” (“Остановись!”). Несчастный дрожал от страха и в отчаянии пытался объяснить мне, что, мол, лошади не хотят остановиться.
До сих пор вспоминаю эту странную и невероятную сцену. Бешеный бег лошадей, свесившаяся из окна голова паши, телохранитель, в ужасе продолжавший сидеть с поднятыми руками, трясущийся в панике кучер и я с пистолетом в руке — одна нога уперлась в подножку, другая — внутри экипажа. Сильный ветер развевал пальто на моей спине, придавая мне вид огромной птицы. Эта сцена, завершавшаяся сползшей мне на лицо черной шляпой, так запечатлелась в воображении некоторых прохожих, что позже, во время допросов они утверждали, будто пашу убил призрак, фантом.
Кучеру не удавалось остановить лошадей, и они продолжили свой бег до дома паши, перед которым остановились сами. У двери стоял слуга, который механически приложил руку ко лбу, словно отдавая честь, но, увидев свесившуюся голову паши, застыл в изумлении. Не обращая внимания на слугу, я спрыгнул с экипажа и, подняв пистолет, обернулся вокруг, чтобы навести страх на прохожих, а заодно определить путь к отступлению…
Кольцо вокруг меня угрожающе сжималось. Мержанова все еще не было.
— Убийство политическое… Вас не касается… Дайте дорогу! — прокричал я по-итальянски и дважды выстрелил в землю.
Толпа расступилась, и я, сбросив мешавшее мне пальто, побежал сквозь освободившийся проход…
На следующее утро я вышел из дома затемно. Было только 5 часов, и вокруг все было закрыто. Я направился к доктору Е. Постучал, и в ту же секунду доктор распахнул дверь и повис у меня на шее.
— Будь ты тысячу раз благословен… Будь ты тысячу раз благословен! — восклицал он, и слезы радости струились по его лицу…
Вокруг валялись вечерние газеты. Все они в основном неблагосклонно писали о покойнике. Одна из газет писала: “Под чужим горизонтом в роскошном особняке жил преступник, который в годы войны, будучи премьер-министром Турции, спланировал и осуществил уничтожение благородного древнего народа. И не было сомнений, что пуля мщения народа-мученика. в конце концов. должна была настигнуть и покарать одного из главных организаторов невиданного преступления, как и всех остальных его виновников”. В таком же духе писали и другие вечерние газеты. Только через несколько дней, когда стало известно, что со смертью паши пострадали заключенные или готовящиеся к подписанию коммерческие контракты с целым рядом итальянских промышленных предприятий, тональность некоторых газет изменилась.
Отправился к Варандяну, от которого узнал множество новостей. Прежде всего выяснилось, что полиция придает этому делу больше значения, чем мы предполагали. Множество людей было опрошено. Но самым тревожным стало известие о том, что на помощь итальянской полиции из Полиса в Рим выехала группа сотрудников тайной полиции.
Одна новость показалась мне просто невероятной. Оказалось, что пашу будут хоронить не в Риме, а в Полисе. И это в то время, когда войска союзников находились там. Одновременно это свидетельствовало о том, как тесно были связаны турки с главарями прежнего режима.
Просмотрел свежие газеты. В них не было ни слов сочувствия паше, ни слов осуждения неизвестного “террориста”. Было, однако, недовольство случившимся, вследствие чего существенно пострадали итальянские интересы. Стало известно, что убитый паша запросил у Национального банка кредит в 20 млн. лир, которые должны были быть потрачены на закупку оружия у итальянских заводов. Оружие предназначалось Мустафе Кемалю.
Естественно, и греки были рады происшедшему. Когда Варандян познакомил меня с послом Греции, тот горячо приветствовал меня и вручил мне памятную ленту и рекомендательное письмо.
От Варандяна пошел к Мержанову. Перед домом несколько раз просвистел условный сигнал — “Нашу Родину”. Он спустился. И сообщил новости. В Риме каких-либо значительных турок не осталось. После убийства паши все разбежались.
Впереди было много работы. Мы знали, что Энвер и доктор Назым перебрались в Баку, а ведь само их существование было оскорбительным для нашей организации. Еще живы были Бехаэтдин Шакир, Джемал Азми, другие приговоренные к смерти главные организаторы истребления 1,5 млн. невинных армян. Как можно было быть спокойным, пока эти палачи оставались безнаказанными?
* * *
11 января наш пароход причалил к пристани Галаты.
В Полисе я пробыл 10-15 дней. Как раз в эти дни привезли в Полис тело Саида Халима и устроили пышные похороны. Десятки тысяч турок участвовали в процессии. Присутствовали министры, высокопоставленные военные, даже иностранные гости. Населению был предоставлен бесплатный транспорт, чтобы все желающие могли попрощаться с последним премьер-министром Османской империи. Полиция и солдаты союзников наблюдали за порядком. Стоявшие в порту французские и итальянские боевые корабли в знак траура приспустили флаги. Только английские официальные круги хранили молчание. Ведь это они арестовали его как военного преступника и сослали на Мальту, откуда он и бежал в Италию.
Из книги Левона Микаеляна “Операция “Немезис”, рассказанная ее участниками”