Полемика, развернувшаяся под статьей Александра Грантовича Микаэляна, а также на протяжении некоторого времени ведущаяся в сети в связи с неоднозначными высказываниями и действиями публичных персон, напомнила мне одну любопытную историю, случившуюся со мной некоторое время назад уже в Ереване.
Проживая прямо под боком Ереванского Государственного Университета, я в один из субботних дней решил войти внутрь, чтобы полюбоваться его интерьерами, пофотографировать, вспомнить «вкус» университетской молодости. И хотя свои университеты я преодолевал не в Армении, вид наших замечательных студентов, их молодые голоса, книги в руках, жаркие споры, которые они ведут, — все это, словно магнитом, всегда притягивает.
В общем, зашел. Обратился к сотрудникам охраны внизу, можно ли побродить по этажам, поснимать на фотоаппарат, разумеется, обещаю никому не мешать. «Пожалуйста», — ответили они.
Я гулял по университету долго. Фотографировал, смотрел, слушал. Так, наконец, добрался до верхнего, седьмого этажа главного корпуса, где вдруг увидел вывеску с надписью «Музей истории ЕГУ» на армянском. К сожалению, было закрыто.
Покидая здание, я подошел попрощаться с охранниками и, заодно, спросил их о музее. «Да, к сожалению, он сегодня закрыт, но если вы придете в будний день, то обязательно попадете. Так много интересных экспонатов. Музей работает с 10 утра», — ответили мне.
Через несколько дней я, зарядив свой редакционный аппарат, вновь отправился в университет. За эти несколько дней, порывшись в изданиях, узнал о том, что университетский музей истории был основан еще в далеком 1959 году профессором Людвигом Гарибджаняном. В последние годы им руководил кандидат исторических наук Жак Манукян.
И вот 11 утра, и я у дверей музея. Вошел, глянул по сторонам: никого нет — ни посетителей, ни сотрудников. Дело было в период 20-градусных морозов, поэтому отсутствию посетителей я не удивился, ну, а сотрудники, вероятно, отлучились куда-то и сейчас подойдут. Снял с себя верхнюю одежду, хожу, осматриваю экспонаты, фотографирую. Так потихоньку и обошел практически весь музей — он ведь не слишком велик. И вот когда оставалось осмотреть последние несколько стендов с фотографиями бывших студентов, погибших в ходе Арцахской войны, в зал неожиданно вошла… вернее, не так — ворвалась — женщина в возрасте и, завидев меня с фотоаппаратом в руках, рванула прямиком в мою сторону, ошарашив меня гениальным вопросом: «Что вы тут делаете?»
Разумеется, я рассказал даме, что обычно делают посетители в музеях, на что последовала еще пара не менее гениальных вопросов: «Кто вы такой и почему никому не представились?»
Я честно рассказал, кто я такой и даже показал редакционное удостоверение, по ходу подумав о том, что в своей жизни мне доводилось бывать во многих музеях мира, включая петербургский Эрмитаж, парижский Лувр и мадридские Прадо и Тиссен-Борнемисса. Да и в ереванские музеи я, грешным делом, заглядывал. Но чтобы кому-то представляться…
Из эмоционального и, местами, визгливого монолога моей визави выяснилось, что я, оказывается, обязан был пересечь весь музей, выйти в коридор с обратной стороны и, постучавшись в некую комнату без опознавательных знаков, представиться сотрудникам. Мой вопрос: «Каким образом человек, впервые попавший сюда, сможет догадаться о таких сложных схемах посещения?», напористая дама оставила без ответа. Как не ответила и на мою просьбу несколько сбавить тон и, в свою очередь, также представиться. «Я – директор этого музея, и этой информации для вас вполне достаточно». Затем, не стесняясь моего присутствия, дама-директор устроила показательный разнос девушкам, появившимся на шум из той самой потайной комнаты. Суть словесной порки сводилась к тому, что «пока вы там чаи гоняете, по музею шляются всякие, экспонаты пропасть могут…».
Наконец, выпустив весь пар, царственная особа удалилась. К этому моменту мое желание доснять экспонаты окончательно улетучилось. «А все же, как фамилия вашей начальницы?» — спросил я перепуганных девушек. «Раз она вам ее не назвала, можно мы тоже не будем говорить. Нам не нужны неприятности».
Узнавать фамилию обладательницы зычного голоса и столь особенного отношения к посетителям я отправился к ректору университета Араму Симоняну. Делопроизводитель, представившаяся как Цовинар, узнав о цели моего визита, грудью встала на защиту двери в ректорский кабинет. «Если вам в стенах Университета нахамили, по всей вероятности, виноваты в этом вы сами», — вынесла она свой вердикт, и мне оставалось только искренне порадоваться, что Цовинар работает делопроизводителем, а не прокурором или судьей.
Разумеется, идентифицировать личность хамоватой директрисы мне все-таки удалось. Выяснилось, что уважаемый Жак Манукян несколько месяцев назад был переведен на другую должность, а его место заняла… родственница и протеже заведующей одной из кафедр университета – некая Эгине Гаспарян – дама без образования и научных степеней. Зато с гонором и задатками вахтера провинциальной советской гостиницы.
У меня же сложилось устойчивое впечатление, что дама, приходящая на государственную работу в полдень, трудится исключительно для себя, но никак не для досадных посетителей музея. Об этом я сказал ей лично при нашей второй и, надеюсь, последней встрече. «Имею право. Я здесь начальница», — был ответ.
Справедливости ради скажу, что хамоватая музейная директриса оказалась единственным чиновником, получающим государственную зарплату, кто вел себя со мной по-хамски в Армении. Ни в ОВИР-е, ни в паспортных столах, ни в жилконторах, ни в военкоматах, ни в Государственном архиве, ни в различных институтах, ни в других многочисленных государственных организациях, которые мне доводилось посещать, ничего подобного ни разу не происходило. Наверно, история, приключившаяся со мной, стала, скорее, исключением из правил.
Почему мне вспомнилась эта история? Наверно, из-за вот этой фразы: «Имею право», которую в последнее время приходится слышать все чаще и чаще.
Уважаемый шансонье имеет право любить турок и наплевать на слово «геноцид» — он это право заслужил. Уважаемая актриса заслужила право на нахождение в закрытой зоне спецоперации и на озвучивание призывов отказаться от помощи Армении; уважаемый рокер заслужил право не отвечать на письмо армянского президента; уважаемый бард заслужил право на получение квартиры от «режима»; уважаемая писательница заслужила право публично лгать и хамить журналистам; уважаемые азатамартики заслужили право смещать президентов, убивать полицейских и брать в заложники медиков; уважаемая правоохранительница заслужила право на желание видеть на посту сельского главы человека, обвиняемого в совершении тяжких преступлений…
В заслуги, «дающие право», принято также вменять распиаренную благотворительную деятельность публичных персон. Тогда как многие люди, которых я лично знаю, в том числе проживающие в Армении, занимаются реальной помощью, не трубя об этом на всех углах и не требуя за то индульгенций на не слишком грамотные высказывания и действия.
И сколь длинным в итоге может быть этот список заслуживших право?
А вот журналисты и публицисты у нас не заслуживают права говорить об этих странных правах вслух. Видимо, их удел — приходить на рандеву со «звездами» соответствующе подготовленными» (как когда-то заметил один болгарский певун) и стоять перед ними по стойке смирно. Такая вот странная логика…
ПАНДУХТ