…Потом к нам сослали еще одного молодого парня, Арама Сантур-оглу, родом из Аджна, подлеца и доносчика.
Я думаю, на свете мало найдется таких подлецов, мерзавцев и развращенных людей, как этот Арам. У этого парня абсолютно не было моральных принципов – он рассказывал о своих доносах и преступлениях со своеобразной гордостью и самодовольством, с потрясающим бесстыдством.
Сантур-оглу Арама арестовали вместе с пятью или шестью другими по обвинению в революционной деятельности и по решению Военного трибунала приговорили к смертной казни. Тогда Арам написал прошение, где говорил, что с его смертью Османское государство ничего не выиграет, между тем, если его оставят в живых, он может сослужить большую службу своими разоблачениями. Прошение отправили телеграфом Джемал-паше; был получен ответ, приказывающий повесить всех приговоренных, кроме Арама, с условием, что тот станет доносчиком турецких властей.
– К счастью, – говорил Арам, – я знал, где Армяне Аджна прячут свое оружие и для начала выдал его туркам. Там были до восьмисот винтовок – я удостоился похвалы и симпатий турок. Меня освободили, заплатили деньги, назначили месячное содержание. Потом по разным оговорам я сумел посадить в тюрьму тридцать шесть видных Армян из Аджна – по решению Военного трибунала их всех приговорили к смерти и повесили. Я присутствовал при совершении казни и даже выдернул табуретки из-под ног нескольких из них.
– У тебя, что, были плохие отношения с ними?
– Да нет, ничего не было.
– Тогда зачем ты решил стать их палачом?
– Просто для удовольствия, ради забавы, ну и немного для того, чтобы понравиться туркам.
Арам впоследствии насильно увез четырнадцатилетнюю дочь одного из своих жертв и женился на ней.
Потом началась высылка и Араму дали должность в севкяте – организации, занимающейся высылкой Армян.
– Я тогда много чего сделал, – похвалялся он, – все боялись меня, давали денег, чтобы я хоть на несколько дней отложил их высылку. Я брал деньги и высылал их первыми.
Арам затем перебрался в Адану, где за свои заслуги получил звание мюлазима* (низшее офицерское звание; лейтенант) жандармерии.
– Я как-то вернулся в Аджн по важному делу, – рассказывал он, – было нужно, чтобы еще остававшиеся там Армяне и турки меня не узнали. Я приклеил усы, надел темные очки, парик и стал совершенно другим человеком. Начальник полиции решил проверить, действительно ли меня нельзя узнать. Мы сделали следующее: мой отец еще оставался в Аджне, привели его в полицейский участок и я начал допрашивать его, обвиняя в связях с революционерами* (имеются в виду дашнакцаканы). Он отказывался, я продолжал утверждать, угрожая ему. Потом сказал:
– Так ты не узнал меня?
– Нет, не узнал, – ответил он.
– Опять врешь – ты меня знаешь.
– Клянусь, что не знаю.
– Я заставлю тебя сказать правду! – закричал я и начал безжалостно избивать его с криками: “Говори, кто я такой!”. Отец клялся, что не знает и я продолжал избивать его. Наконец вмешался начальник полиции, сказал, что достаточно, и что опыт наш удался. Приказал снять парик и накладные усы и, повернувшись к отцу, спросил:
– Теперь посмотри – узнаешь этого человека?
– Так это мой сын! – воскликнул потрясенный отец.
И в этот раз я преуспел в порученном мне деле и выдал туркам на расправу человек пять или шесть.
Потом под Ислахие появились армянские гайдуки. Я сказал, что могу указать место, где они укрываются и повел туда отряд в восемьдесят полицейских. Вот только на этот раз не вышло: мы сами попали в ловушку и гайдуки убили человек пятнадцать – семнадцать полицейских. Эта неудача сильно навредила мне – меня разжаловали. Но я все равно продолжал служить в качестве тайного агента и дела мои шли хорошо. Угрожая остававшимся в Адане Армянам, я брал с них нужные мне деньги. В последний раз осечка вышла: я таким образом потребовал у одного денег, а он оказался родственником депутата Хртлахяна. Хртлахян-эфенди пожаловался вали и командующему и меня сослали в Дейр-эз-Зор.
Еще один из рассказов о геройстве Сантур-оглу Арама:
– Перед войной я жил у Мерсине у одного Армянина-протестанта, учился у него готовить лекарства. В воскресенье, когда аптекарь с семьей пошел на молитвенное собрание и я остался один в доме, взломал сундук, взял бывшие там пару золотых часов и двадцать пять золотых монет. Затем поджег комнату, запер двери дома, побежал на собрание и сел там как ни в чем не бывало.
Когда мы после собрания вышли на улицу, нам сообщили, что дом наш горит. Мы с аптекарем побежали туда, смотрим – а он весь уже в языках пламени. Я, будто бы в отчаянии, начал кричать, звать на помощь, бить себя по голове, да так, что аптекарь, забыв о своей беде, начал утешать меня.
Раздан МАДОЯН