Раньше армянские эмиграсты, профессиональные невозвращенцы и забугорные симоны-боливары и эрнесто-че-гевары собственное нежелание вернуться и революционировать на родине объясняли сугубо политическими причинами. Дескать, Кочарян может нас расстрелять, Серж Саргсян — засадить в тюрьму, его брат Сашик — отжать бизнес, Вова Гаспарян – избить, и так далее. Дескать, вот сгинет режим — и мы тут же потянемся косяками осчастливливать своим присутствием страну-нестрану.
Правда, то, что эмиграция из Армении носит исключительно «колбасный», а отнюдь не политический характер, очень быстро догадались дотошные европейцы. Догадались и, несмотря на нестройные крики про «кровавый режим» и «засилье карабахского клана», убрали Армению напрочь из списка тех “счастливых” стран, граждане которых могут претендовать на беженство из-за политических преследований или кровавых этно-религиозных конфликтов. Для них, ушлых европейцев, было очевидно, что эмигранты из Армении являют собой обычных искателей более сытой и устроенной жизни, а отнюдь не преследуемых жертв невыносимого политического гнета. Соискателям убежища было прямо и без обиняков заявлено, что у них на родине никакого «кровавого режима» нет, и потому надо возвращаться домой и, закатав рукава, в поте лица трудиться, а не выдумывать причины для обретения вожделенного пособия и ста видов колбасы. После этого байки про «кровавый режим» стали уделом исключительно соцсетей, в которых авторы этих баек таким образом маскировали свое невозвращенчество в глазах местных лохов.
А потом революция таки грянула. Никол был прав, Серж ошибался. Она была бархатной, ненасильственной, полной любви и согласия. Мигом победила коррупцию, остановила эмиграцию, осчастливила популяцию. Лица зачарованных ею дебилов засветились такой радостью, что на ереванских улицах ночью стало светло, как в Петербурге в белые ночи.
Счастливые армянские эмиграсты, профессиональные невозвращенцы и забугорные симоны-боливары и эрнесто-че-гевары, обнимаясь и целуясь, поздравляли друг друга с победой в многолетней войне с «режимом» и, жадно ловя петушиные крики молодых реформаторов с родины, обсасывали каждый популистский тезис из ежедневных лайвов своего революционного кумира. Составляли попунктные списки того, что успел сделать их вождь за неделю, две недели, месяц. Брызгали слюной, обливались слезами счастья, рукоблудили на каждый революционный всхлип своего кумира, оргазмировали на каждый поворот головки в кепочке с надписью «духов».
И лишь один призыв своего варчапета никто из них предпочитал не комментировать. Это призыв возвращаться на родину победившей революции, чтобы заселять, строить, поднимать из руин, в которые ее вверг «кровавый режим». Причем призывы своего варчапета к возвращению эмигрантских масс домой сами массы предпочитали старательно «не замечать» не только в виртуале, но и в реале. Так, в ходе всех своих первых поездок за рубеж, будь то в Европу, Америку или Россию, Пашинян неизменно напоминал встречающей и внимающей ему толпе о том, что революция победила, и все причины для невозвращения сняты. «Приезжайте, живите, стройте, занимайтесь бизнесом, вкладывайте, богатейте, бояться больше нечего и некого», — увещевал он эмигрантскую революционную массовку. Однако всякий раз толпа, жаждавшая припасть к мощам своего кумира, едва заслышав о возвращении на родину, тут же шарахалась назад, как вампир от креста или чеснока. Граждане, многие годы вопившие, как Иерихонская труба, об ужасах кровавого режима, глупо улыбаясь, старались спрятататься за спины и кивали друг на друхку.
Одному американскому рокеру варчапет открытым текстом предложил на родине տուն ու տեղ. Но рокер, в свое время неистово клеймивший режим в «fucking country», выразился в том смысле что «лучше уж вы к нам». Мол, из всех революционных тезисов он предпочитает старый добрый «yankee go home» — и был таков.
После этого армянские эмиграсты, профессиональные невозвращенцы и забугорные симоны-боливары и эрнесто-че-гевары затаились на долгий год, предпочитая возращению и поднятию родины из руин несколько иную деятельность, в основном представляющую из себя метание по соцсетям в поисках очередных врагов революции. Московские писательницы и ведущие свадебных торжеств, испанские вдовы и парижские клошары, глендейлские неомормоны и белорусские коробейники, айдахские дальнобойщики и сочинские торговцы гвоздиками, и, конечно же, гигантская толпа армянских благотворителей (то бишь людей, живущих на процентах от сбора чужого бабла), исходили на турецкий флаг от показной ненависти сначала к Сержу, потом к Манвелу, потом к Кочаряну и так далее – по списку. Но вот ведь парадокс: как только речь заходила о собственном возвращении в родные пенаты, эти же люди моментально превращались в слепо-глухо-немых олигофренов, не слышащих, не видящих и не понимающих, о чем вообще идет речь. И личное невозвращение в их случае стало лакмусовой бумажкой их истинного отношения к родине, которую они многие годы оголтело охаивали.
Но все течет, все изменяется. К счастью или несчастью, в Москве пошла раскручиваться новая история. На этот раз о семейном насилии и убийстве с «армянским акцентом». И, несмотря на презумпцию невиновности и отсутствие пока что судебного приговора, вся затаившаяся было орда армянских эмиграстов, профессиональных невозвращенцев и забугорных симонов-боливаров и эрнесто-че-гевар, воспрянув духом, немедленно «вспомнила», что уехала то она отнюдь не по политическим причинам. И уж, конечно, не в поисках дешевой колбасы. Оказывается, граждане валили на запад и север от… семейного насилия, от которого в Армении просто нет спасу. Толпы взрослых теть и дядь кинулись заливать эфир своими биологическими жидкостями на предмет перенесенных в Армении тяжких страданий в виде нескончаемой череды изнасилований, побоев или, на худой конец, сексуальных приставаний.
И ничего, что статистические отчеты бесстрастно показывают, что уровень сексуального насилия в Армении – один из самых низких в мире, и риск быть изнасилованным или убитым у среднестатистической Наиры в Москве — в разы, а у среднестатистической Мариам в Париже или Левона в Нью-Йорке — так вообще в десятки раз выше, чем у их соотечественников в Ереване или, тем паче, где-нибудь в высокогорной сюникской деревеньке.
И, по большому счету, Запад должен не конвенции свои у нас продвигать, а по-хорошему учиться нашему традиционному семейному укладу, гарантирующему безопасность каждого члена общества.
Но нет худа без добра. И теперь Мушег в Москве, Эдо в Глендейле или Асатур в Париже на вопрос о причинах собственного невозвращения в страну революции, победе которой он отдал столько виртуальных сил, может смело ответить, что не возвращается, потому что… боится за свой зад.
ПАНДУХТ