Мощь подлинной литературы наглядна в ее способности расходиться на цитаты. Любое явление или событие можно свободно, почти не задумываясь, проиллюстрировать фразой классика от Гомера до Довлатова. Вот, например, политические, военные и разные другие комментаторы, со второго апреля заполонившие полтора десятка телеканалов – буквально по Лермонтову “все промелькнули перед нами, все побывали тут”. К сожалению, как всегда, чистый ручей профессионалов оказался замутнен могучей рекой любителей родины, которые точно по Пушкину “учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь”. Провалы логики, пробелы в знаниях и “легкость в мыслях необыкновенная” замазывались безапеляционностью и повышенной тональностью, отчего-то считающимися уместными в обстоятельствах, когда Отечество – в опасности. Впрочем, прошедшее достаточно жесткий апрельский экзамен общество сумеет отделить знатоков от “пиковых жилетов” второй части дилогии Ильфа и Петрова.
Выражаясь политкорректно, несколько иными были общественные ожидания относительно modus agendi стратегического союзника. В итоге здешний социум получил, как у нас теперь принято говорить, еще одну вакцинацию от внешнеполитических иллюзий. Апофеозом иммунизации стал ответ главы державы (которую, согласно Тютчеву, “аршином общим не измерить”) на вопрос о нашей некстати подвернувшейся войнушке.
Вот не надо было показывать сериал “Обмани меня”! Доктор Лайтман Тима Рота многому научил размякшую было на любовно-криминальном мыле публику, которая сейчас придирчиво оценивает движения рук и глаз, не забывая отслеживать нюансы тембра и интонаций. Вышло как в первом шедевре тех же Ильфа и Петрова:
…И дальше замямлил такие прописные истины, что толпа, слушавшая уже шестую международную речь, похолодела. Только окончив, Треухов понял, что и он ни слова не сказал о трамвае. “Вот обидно, – подумал он, – абсолютно мы не умеем говорить, абсолютно”.
И ему вспомнилась речь французского коммуниста, которую он слышал на собрании в Москве. …Первую часть речи француз произносил в тоне ля, вторую часть – в тоне до и последнюю, патетическую – в тоне ми. Жесты его были умеренны и красивы.
“А мы только муть разводим, – решил Треухов, – лучше б совсем не говорили”.
Знакомый полковник двадцать лет назад как выдернул из «Пятого элемента» ёмкий диагноз: “Так вы торговцы, а не воины…”, так до сих пор всех и меряет этим аршином. Отоспавшись после апрельской запарки, прислал мне из Шекспира:
И Криспианов день забыт не будет
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас —
О нас, о горсточке счастливцев, братьев.
…И проклянут свою судьбу дворяне,
Что в этот день не с нами, а в кровати:
Язык прикусят, лишь заговорит
Соратник наш в бою в Криспинов день.
Но что с полковника взять – не разведчик же, понимаешь, белая закордонная кость. Пехота он горно-траншейная – никакого понимания тонкостей дипломатии и требований латексной гибкости в сложившихся политических реалиях.
Севак МОКАЦИ