Я начал писать эти строки под непосредственным впечатлением от ухода Левона, в совершенно чужой обстановке, во дворе глинобитного дома под единственным деревом, за ветхим столом, еле различая буквы под тусклым светом, падающим от керосиновой лампы: здесь как только темнеет, электричество отключают, и люди почти сразу ложатся спать… Вечером наш общий друг Левон Епископосян сообщил мне эту печальную весть.
Я вспомнил последнюю мою встречу с покойным товарищем, когда зашел к нему попрощаться перед отьездом. В последние месяцы мы с Левоном записывали совместные «Беседы» на разные темы, которые он затем публиковал в своем «Восканапате». Мы договорились, что во время экспедиции я напишу свою часть очередной беседы (которую он предложил назвать “Национальная элита и национальная интеллигенция”) и пошлю ему, он – добавит свою, а когда вернусь, вместе поработаем над материалом… Я вспомнил последнее рукопожатие Левона, очень крепкое и искреннее… Человек, обладающий такой силой, – подумал я тогда,- еще долго поживет. То же самое сказал мне поэт угнетенного южнокавказского народа, навестивший Левона вместе со мной. У дверей мы обнялись, поэт попросил сфотографировать нас. «Не хочу, чтобы меня видели в таком больном состоянии,- сказал Левон,- давай как-нибудь потом…».
Вспомнил глаза Левона, ничем не выдающие его внутреннего состояния, хотя он явно чувствовал себя плохо. Мы долго беседовали: с поэтом он с жаром обсуждал проблемы его народа; со мной говорил о планах на будущее, о разных проектах… Мы договорились, что когда число наших «бесед» достигнет девяти (это было его предложение – «9 бесед», почему именно 9, я не спрашивал), обьединим их и издадим отдельной книжкой. Знал ли он, чувствовал ли, что скоро его не станет, что это наша последняя встреча? Наверное, знал… Но с каким воодушевлением обсуждал перспективные общенациональные проекты! Перед лицом вечности так могут мыслить лишь выдающиеся “сыны племени”, главы кланов, которые всегда озабочены тем, чтобы обеспечить после своего ухода долголетие родной общности и ее безопасность. Для таких личностей физическое их присутствие не важно: главное – благополучие племени, расширение его границ обитания. Подобно истории с Пророком Моисеей, знавшим, что ему не суждено увидеть Землю Обетованную, но, тем не менее, с упорством искавшим ее для своего народа в течение сорока лет. Эти “сыны племени” и есть те пассионарии, на крови которых месится тесто этнической общности. Потому они так рано и уходят, что без оглядки отдают себя, свою энергию на поддержание пламени духа народа. Вот эти обуреваемые идеей и страстью мужи, не чувстующие усталости и не нуждающиеся во сне, и создают основу национального бытия. Для Левона уже не столь важно было его непсредственное участие в обсуждаемых проектах, направленных на укрепление армянской государственности – он сделал для этого все, что смог, и теперь думал только о будущем, хотел удостовериться в преемственности, в продолжении процесса, в последний раз давал советы и рекомендации…
Мы знали друг друга давно, но сблизились, подружились в последние годы, особенно на фоне нашего общего интереса к проблеме коренных народов Кавказа. Но даже до этого, не будучи знаком с Левоном близко, я всегда восхищался его профессионализмом, его стилем изложения. Порожденные им тексты – даже при наличии порою заметного пафоса, в иных контектсах нарушающего логическую канву изложения, отличались отменной языковой фактурой, логической последовательностью анализа и четкостью поставленной задачи. Ни лишних слов, ни пустых оборотов – ничего, что не относилось бы к теме и не вытекало бы из контекста. В течение моего многолетнего редакторского опыта я неоднократно убеждался в том, что бережное отношение к словам в письме – явное указание на серьезность и предметность автора, ибо подсознание таких людей воспринимает слова как вещи, предметные воплощения, как дела. И вопрос отнюдь не в стилистике: поверьте, ее можно отточить до блеска. Но если не чувствуется единства слова и вещи, то есть, предмета, написанное остается на уровне пустословия. По существу, не трудно отличить текст профессионала от произведения дилетанта-графомана или попугая, хапуги, повторяющего чужие мысли.
Когда мы ближе познакомились, я увидел, что Левон именно такой, каким я его представлял по публикациям: серьезный, дельный и страстный профессионал своего дела. Поражали его обширные знания советских и постсоветских реалий, истории Южного Кавказа, истории СССР. Он был непревзойденным знатоком той части восточного Закавказья, которая ныне именуется Азербайджанской Республикой. Левон напоминал мне моего первого учителя по курдологии, покойного Гургена Багратовича Акопова – последнему я обязан многими эзотерическими знаниями по курдам, подобных которым ни у кого впоследствии не встречал. Он знал о курдах все, особенно об иранских – этнодемографию, аширеты, племена, кланы, большие семьи, кто откуда пришел, какие отношения между ними, откуда произошли те или иные группы, пути их переселения, подробную биографию племенных вождей, в том числе здравствующих. Он читал нам в университете курс по истории курдов, но четкого плана у него не было – говорил обо всем, что в тот момент приходило ему в голову… А иногда на перемене перед началом урока он подходил ко мне и просил: «Придумай тему!» – а потом для любой из предложенных тем ему не хватало полутора часов лекционного времени. Его лекции были самыми содержательными и захватывающими из всех, которые мне приходилось слушать в течение пяти лет учебы на отделении курдологии ЕГУ. Гурген Багратович изучил курдов не столько чтением специальной литературы, сколько эмпирическим прощупыванием этнического массива. Во время Великой Отечественной Войны он был офицером Разведотдела Закавказского Военного Округа, и все, о чем говорил, видел собственными глазами. Я только сейчас понимаю, что в то время он достиг того уровня вживания в этнический ландшафт, когда человек сливается с обьектом своего исследования, становится его частью, чувствует его дыхание и приобретает визионерские качества по отношению к нему. Даже при методологических огрехах и порою нехватке академического видения, подобные знания дают человеку возможность разглядеть очень многие скрытые течения – он способен определить их с закрытыми глазами без свежей информации, просто интуитивно. Это, мне кажется, высшая точка обретения гуматинарного знания, когда ученый – не только сухой исследователь, но и сам –виртуальный участник и часть исторического процесса.
Левон, я чувствовал, достиг того же уровня по отношению к Азербайджану и Кавказу. Он стал виртуальной частью азербайджанской действительности. Он так захватывающе и со знанием дела описовал положение в Азербайджане, господствующие там кланы и семьи, как будто вчера приехал из Баку. В течение одной ночи Левон мог написать интереснейший обзор о только что случившемся событии с такой железной аргументацией и с таким знанием реалий, что оставалось только удивляться… С этой точки зрения все написанное Левоном Мелик-Шахназаряном об Азербайджане, я уверен, может составить солидный корпус материалов по новейшей истории этой страны и стать важным источником по азербайджанистике.
Левон всеми крупицами своей души любил нашу армию; знал военное дело не хуже профессионала. Как участник Карабахского сопротивления, он носил в сердце все перипетии сложного пути народа Арцаха к обретению независимости. Любовь к армии не была у него декоративной, как у очень многих, щеголяющих своей причастностью к отдельным эпизодам войны. Насколько сейчас я могу судить, такая «милитаристская» страсть у Левона исходила из его духовного аристократизма, имела категориальный характер. Аристократизмом принято обычно считать принадлежность к определенной группе потомственной элиты, облеченной званиями и статусом. Истинный аристократизм, однако, определяется именно отношением к армии собственной страны, к армейскому делу в целом. И это не только домен имперской аристократии (Британская, Российская и проч. империи ведь были созданы на жертвенности собственной аристократии) – то же верно и для небольших стран, нацеленных на будущее, стремящихся к большему, но отнюдь не в плане завоевательных походов. Я часто говорил и сейчас повторю: чтобы сохранить границы страны в нынешних контурах, всегда надо смотреть за пределы этих границ, а не на саму границу. Левон воплощал в себе живую идею о границах, границах движущихся – не вовнутрь, а вовне.
Духовный аристократизм Левона проявлялся и в его безграничной любви к своей Родине – не абстрактной, а вполне конкретной – к земле, на которой он родился, к Восканапату. В своих мыслях и думах он постоянно пребывал там, в Восканапате. Его душа, наверное, там сейчас и витает. Восканапат был для него местом вечного возвращения, материнской утробой… Неподдельный патриотизм Левона, полагаю, во многом обусловлен именно этим элементом его характера: абстрактное понимание родины – эдакого аморфного пространства «от моря до моря» – было чуждо ему… Он был предельно конкретен. Абстрактный патриотизм – это отсутствие патриотизма: большинство ярых адептов идеи “Армении от моря до моря”, как правило, оканчивают свою жизнь в Гленделе или на задворках чужих мегаполисов. Истинный “Сын племени” всегда мыслит предметно и конкретно, всегда носит в своей душе образ той территории, которая занята его племенем или в прошлом принадлежала ему, никогда не говорит общих слов, не разглагольствует о любви к племени, а постоянно думает о том, как бы расширить его жизненный ареал. Для “Сына племени” нет ничего более почетного, чем гражданство собственной страны. Малая Родина – это и есть Родина, без малой Родины нет Родины. Абстрактной родины не бывает. Человек, не ностальгирующий по своей деревне, своему кварталу, своей улице и не возвращающийся постоянно, днем и ночью, в места своего детства, не может быть носителем идеи страны, Родины. Наш поэт Ованес Туманян – пожалуй, самый великий армянин последних двух столетий, – не зря называет свою малую родину Лори (Дсех) просто страной, еркир.
Կանչում է կրկին, կանչում անդադար
Էն չքնաղ երկրի կարոտը անքուն
Ու թևերն ահա փռած տիրաբար’
Թռչում է հոգիս, թռչում դեպի տուն…
То, что сделал Левон для родного народа, сейчас многие еще не осознают. Придет время, и вклад его, я уверен, будет оценен. Пока же можно констатировать просто и сухо: Левон был, по сути, основателем армянской военной журналиситки и одним из главных разработчиков основ контрмер против вражеского агитпропа. Он был достойнейший Сын нашего племени, рода Гайканского, как говорили в старину… Его безвременный уход – невосполнимая утрата для Армении. Есть незаменимые люди! Таким и был Левон Мелик-Шахназарян…
Гарник АСАТРЯН
11 августа 2015г., деревня Чунгар, Герат, Афганистан – 29 сентября 2015г., деревня Карби, Аштарак, Армения