Была уже глубокая ночь, я кое-как уснул на своем табурете, когда вдруг меня разбудили со словами: “Тебя зовет Джемил-бей”.
Этот ночной вызов привел меня в замешательство. Я протер глаза и пошел вслед за полицейским.
Джемил-бей сидел, развалившись, перед своим столом.
Во-первых, он не позволил мне сесть.
– Мы узнали о тебе очень плохие вещи, – сказал он грубым тоном, – ты опасный человек, один из главарей дашнакцаканов.
– Это все ложь и неправда, – ответил я, – я никогда не принадлежал ни к какой революционной партии, наоборот, я больше двадцати лет выступаю против них, об этом знет любой Армянин, кто читает газеты. Позовите какого-нибудь Армянина и спросите его, к какой партии принадлежит Отъян – он скажет, что ни к какой.
– Я не хочу слушать твою пустую болтовню, – сказал Джемил-бей, – ты опасный человек, если бы это было не так, тебя бы не выслали из К-поля. К-польских Армян не высылали, только опасных для государства, а значит, ты тоже опасный… Готовься, пойдешь в Диарбекир.
Услышав это слово, я потерял надежду. Я бы предпочел вернуться в Дейр-эз-Зор, где у меня хоть были знакомые и, кроме этого, я даже надеялся сбежать по дороге и укрыться у знакомых мне Армян в Хаме или в Дибне, а дорога в Диарбекир была мне совершенно незнакома.
– Тогда хоть вышлите в Дейр-эз-Зор…
– Нет, – ответил он, – решение принято, пойдешь в Диарбекир.
– Но как я смогу пройти такой длинный путь, – возразил я, – у меня нет денег ни на подводу, ни на лошадь; у меня нет денег даже на еду. Уже два дня я живу на деньги, взятые в долг у полицейских и смотрителя Исмаил-аги.
– Пойдешь пешком, – отрезал он.
– Но у меня нет денег на еду.
– Тебе дадут хлеба по дороге.
– Но как я в моем возрасте смогу идти за конным полицейским; поверьте, я помру на полдороге…
– Об этом не беспокойся, – ответил серкомиссар с полным хладнокровием, – конвоирующий тебя полицейский не дурак вести тебя до Диарбекира… Выедете отсюда, через два-три часа пути он тебя убьет и вернется обратно.
Он говорил об этом как о чем-то совершенно обыденном, привычном. И что было самое страшное: он не врал, не угрожал – все именно так и происходило. Никто из всех высланных в сторону Диарбекира не дошел до места.
– Теперь ты понял, что тебе незачем беспокоиться о дороге, – сказал Джемил-бей.
Я не ответил.
…………..
Узнав, что меня отправляют в Конью, полицейские предоставили мне еще большую свободу, потому что уже были уверены, что никуда не сбегу.
Я успел подружиться со всеми и завоевал их расположение. По моей просьбе они часто выпускали арестованных Армян на прогулку по коридору с условием, что я поручусь за их поведение.
Как-то привели двух арестованных солдат Армян. Их призвали в армию с началом войны и после четырех лет действительной службы они получили право вернуться на родину. Один был родом из Измита, второй из Измирского вилайета.
Во время беседы с ними выяснилось, что измирец был старшим братом приютившего меня в Тарсоне наборщика Джона Мартикяна.
Я тут же попросил надсмотрщика разрешить им ночевать в коридоре. Надсмотрщик безотлагательно выполнил мою просьбу.
Их история была довольно необычной и показывала отношение турок к Армянам.
Как я сказал, отслужив положенный срок, они получили у своего командования официальное разрешение вернуться на родину. Они приехали в Алеппо откуда-то из сирийской глубинки с тем, чтобы ехать дальше в Измир.
И вот в Алеппо их арестовали и посадили в тюрьму.
Зря они показывали свои бумаги – никто и не смотрел на них.
– Армянин, покинувший место жительства, больше не может туда вернуться, – отвечали им.
– Но нас ведь не высылали; наши семьи, дом – все осталось на месте, мы ведь выехали, потому что были призваны в армию.
– Поскольку вы Армяне и однажды выехали из вашего города, вы не можете туда возвращаться.
– Но военные власти нам разрешили…
– А гражданские власти запрещают.
Бедные люди провели в тюрьме пять дней. Наконец им было позволено в виде высшей награды остаться в Алеппо, с условием, что они никогда не станут возвращаться на родину.
В то время, как в отношении Армян применялись такие строгости, воры и взяточники турки и Арабы пользовались полной благосклонностью властей.
Турок в больших чинах, укравший четыре тысячи золотых из кассы вверенного ему управления и приведенный за это в полицейский участок, был окружен всеобщим почетом и уважением.
Ему отвели отдельную комнату, он велел принести из дому кровать, на которой спал. Этот вор жил поистине царской жизнью. До вечера к нему ходили посетители, с которыми он играл в нарды или в карты, причем в играх обычно принимали участие полицейские или сам серкомиссар.
Его вскоре выпустили под поручительство.
Стоит ли говорить, что был он ярым иттихадистом…
…………………
В тюрьме особо скучать не приходилось. Каждый день приводили и уводили все новых арестантов и время за разговорами летело незаметно.
Однажды привели почтенного старца с окладистой белой бородой. Его везли из Карамана в большую тюрьму Коньи.
Потому что у меня была самая чистая постель, которая днем служила еще и тахтой, старик осмотрелся по сторонам и попросил разрешения сесть на нее.
Я, конечно, не стал отказывать. Спросил, за что его посадили.
Он рассказал свою историю. Этот без малого семидесятилетний почтенный старец провел в тюрьмах тридцать пять лет своей жизни – закоренелый преступник.
– Сколько человек ты убил? – спросил я.
– Семерых, – ответил он, – но правительству известны только четыре, об остальных трех оно не знает.
В тюрьме между людьми устанавливаются доверительные отношения; я спросил:
– Ты их убивал чтобы грабить?
– Ни в коем случае, – воскликнул оскорбленный в своих лучших чувствах убийца, – я из благородной семьи, в жизни своей не воровал и ненавижу воров.
– Простите, – извинился я, – не хотел вас обидеть, но интересно послушать вашу историю.
– В первый раз я убил из-за танцовщицы. Ночью собрались у моих родственников, привели женщин – потанцевать и поразвлечься. Одна из них была моей любовницей; я заметил, что мой родственник смотрит на нее похотливым взглядом. Мы все были пьяны от водки, я заревновал, вытащил кинжал и всадил ему в грудь. Он умер на месте, я бежал, но через несколько дней попался. На суде стал говорить, что был сильно пьян и ничего не помню.
Все свидетели, кроме одного, тоже родственника, подтвердили эти слова. У меня с ним была старая вражда. Этот безбожник выступил против и заявил, что я был трезв. Меня, наверное, отпустили бы, но из-за его показаний посадили на пять лет. Я дал взятки кому надо, вышел спустя два года из тюрьмы и через неделю убил его. Затем бежал, скрывался целый год, но меня уже преследовала вся моя родня, они наконец вышли на след и сообщили в полицию. Меня снова судили и приговорили к пятнадцати годам. Просидел восемь лет, вышла всеобщая амнистия и меня выпустили. За шесть – семь месяцев мне удалось убить троих из моих родственников, донесших на меня, причем так искусно, что вину мою доказать не смогли. Потом на свадьбе, когда все были навеселе, я вытащил револьвер и застрелил еще одного. Арестовали и на сей раз приговорили к пожизненному заключению. Просидел двадцать лет и был выпущен во время коронации султана Мехмеда Решада: дал большую взятку и попал в список помилованных. В начале войны в драке убил еще одного из родственников, на которого давно зуб имел. На этот раз военный трибунал уж точно приговорил бы к смерти, но я опять дал деньги и смертную казнь заменили на пожизненное заключение. Пять лет просидел в тюрьме Карамана, теперь не знаю зачем привезли сюда. Я доволен переездом, потому что новая тюрьма Коньи просторнее и воздух в ней лучше, кроме того, у меня много знакомых среди заключенных.
– Да, тут наверняка будет лучше, – сказал я.
– И я на это надеюсь, – ответил он.
– Может, когда-нибудь и выйдешь на свободу… Султан Мехмед Решад очень стар и может помереть со дня на день; новый султан несомненно объявит всеобщую амнистию; кроме того, есть надежда, что будет амнистия и после окончания войны.
– И я так думаю, тем и утешаюсь, потому что надоела тюремная жизнь, да и хочется перед смертью хотя бы несколько дней провести на свободе.
– Ну, если выйдешь, наверное, уже не будешь убивать, – простодушно сказал я.
– Пусть только выпустят, – ответил он, – хоть на неделю; уж я знаю, что делать.
– И что будешь делать? – спросил я.
– У меня есть еще двое родственников, убью и их, тогда успокоюсь, – ответил этот кровожадный старик.
При этом его глаза засверкали мстительным огнем.
Через несколько часов его увели, закованного в цепи.
Раздан МАДОЯН