…Мы поехали дальше. Полицейские хотели ехать как можно быстрее, чтобы за день добраться до Зибне, небольшого городка на берегу Евфрата на границе с Дейр-эз-Зором. Там они должны были передать нас полиции Дейр-эз-Зора, а сами вернуться в Алеппо. Поэтому они постоянно настегивали коней и повозки мчались, выматывая из нас душу.
В полдень мы сделали короткую остановку на полтора часа и погнали дальше с той же скоростью.
До Зибне оставалось меньше двух часов езды, когда полицейские остановили повозки. К нам подошел Мустафа, который обыкновенно вел с нами финансовые переговоры, и сказал:
– Платите шесть золотых.
Здесь я должен сказать, что каждый раз, говоря о золотых, я имею ввиду именно золотые монеты – блестящие звонкие золотые монеты, а не бумажные деньги, которые не были в ходу ни в Алеппо, ни тем более в Дейр-эз-Зоре. Обладателю бумажных денег надо было обменять их на звонкие монеты, если он хотел их использовать.
– За что? – спросили мы с удивлением.
– За то, что мы довезли вас живыми и невредимыми. Разве вы не должны отблагодарить нас за это?
Старик Кешиш-оглу, человек прижимистый, бесстрашный и вместе с тем упрямый, возразил:
– Но это же ваша обязанность.
– Какая такая обязанность, – оскорбился Мустафа, – если бы вас убили по дороге, кто бы стал спрашивать с нас!?
– Конечно, спросили бы, – упорствовал старик.
– Мы бы сказали, что по дороге напали кочевые Арабы и убили вас, или что вы пытались бежать и мы застрелили вас при попытке к бегству… Вы что, серьезно думаете, что с нас стали бы спрашивать, куда делись десять – пятнадцать Армян…? Не тяните, давайте шесть золотых, а то будет хуже.
Мы были в горах, в пустынном месте, вокруг ни души. Сопротивляться не имело смысла.
Старик замолчал и мы стали собирать деньги.
– Не забудьте деньги на ячмень коням – это отдельно, – заметил Мустафа.
Мы добавили шесть меджидие на ячмень и тем отделались.
……………..
На следующий день рано утром пришел чавуш из беледие, взял нас и мы снова приступили к своему занятию – уборке мусора.
Мы постепенно овладевали секретами мастерства. Чавуш иногда снисходил до того, что начинал обучать меня как нужно держать метлу, как нужно подметать, как собирать мусор в кучи возле обочины.
Подметать улицы днем под палящим солнцем, конечно же, не самый приятный способ времяпрепровождения, но еще хуже было то, что мы служили постоянным предметом насмешек и издевательств арабских детей, женщин, а иногда и взрослых мужчин.
Дети стайками бежали за нами с криками “господа мусорщики, господа мусорщики”; женщины, стоя перед своими воротами, заставляли нас заходить во дворы и выносить скопившийся мусор, а если мы отказывались, начинали сыпать громкими проклятиями.
До полудня мы убирали улицы, а после полудня нас забрали на берег Евфрата, где лежали целые горы мусора. Этот мусор надо было перетаскать лопатами и сбросить в реку. Это была самая неприятная часть нашей работы.
Старательно занятый своим делом, я случайно поднял голову и увидел, что мои товарищи – Карапет, Закар, Кешиш-оглу со своим сыном Андреасом, держа в руках по небольшому посошку, сидят под деревом и курят сигареты.
Я решил, что пришло время отдыха и, отложив в сторону свою лопату, направился к ним.
– Ты куда, а работать кто будет? – сказал Кешиш-оглу.
– Но вы же сидите себе блаженствуете…
– Ты на нас не равняйся; сейчас чавуш придет и рассердится, что ты сидишь прохлаждаешься, да и нам попадет, если увидит, что ты бездельничаешь.
– С чего это, вы ведь сидите себе в тенечке…
– Мы – другое дело, мы сами чавуши…
– Чавуши..? Это когда вы ими заделались..?
– А только что, мы теперь сами чавуши и должны надзирать за работой…
Я решил, что они шутят, но потом понял, что правда.
Они и в самом деле за небольшую мзду были назначены чиновником из управы чавушами.
У меня, к несчастью, не было денег для получения звания чавуша и я был вынужден и далее пребывать в своей скромной должности мусорщика.
По роду своей деятельности нам приходилось заходить во много разных домов и часто в этих арабских домах мы встречали Армянок, во основном, из Бурсы или Харберда, все без исключения молодые красивые как на подбор.
Это были немногие уцелевшие после страшной резни; они выжили, выйдя замуж за местных Арабов.
Узнавая в нас Армян, они находили возможность украдкой подойти к нам и обменяться парой слов.
Некоторые рассказывали о резне: это были ужасающие подробности.
Мусорщиками мы пробыли всего три-четыре дня.
Каждый вечер мы возвращались в тюрьму и ложились спать под своим деревом.
Как-то вечером в тюрьму привели арабского Цыгана, арестованного за отсутствие документов. У этого Цыгана были обезьянка, медведь, осел и молодая жена, похожая на него чернявая Цыганка с татуировкой на лице.
Муж с женой ругались дни напролет, что весьма забавляло нас и помогало скрашивать наше существование.
Случилось так, что Цыгана увели на допрос. Цыганка тотчас же подошла к нам и спросила на чистейшем армянском:
– Вас откуда пригнали сюда и откуда вы сами?
– Как, ты Армянка? – воскликнули мы в удивлении.
– Да, – ответила она.
– А этот Цыган..?
– Мой муж.
И поведала нам свою трагическую историю.
Она была родом из-под Измита, дочь богатых родителей, окончила женское училище в Адабазаре. Ее с отцом, матерью и братьями выслали в Дейр-эз-Зор, в пути все родственники были перебиты, она сбежала в пустыню, где встретила этого Цыгана, взявшего ее в жены.
Теперь уже больше десяти месяцев она жила с этим человеком, ходила от стойбища к стойбищу, от шатра к шатру, показывая сценки и фокусы с медведем и обезьянкой.
Когда мы узнали ее ближе, оказалось, что это красавица едва 17-18 лет. Солнце пустыни и грязь изменили ее до неузнаваемости, превратили в Цыганку.
– Ночуем, – рассказывала она, – часто в поле или на обочине, ложимся рядом с обезьянкой, медведем и ослом. Невыносимо так жить, но я уже привыкла.
– Брось его, сбеги…
– Куда, к кому? – ответила девушка, – если уйду от него, попаду к какому-нибудь другому Арабу… А к этому я уже привыкла – хоть и ругаемся постоянно, он меня очень любит.
Невыносимо было думать о том, что в таком же положении находятся тысячи таких же девушек!
Раздан МАДОЯН