Проклятые годы Ерванда Отъяна

Раздан Мадоян закончил перевод на русский язык сразу двух знаменательных в нашей истории и литературе книг. Это – “Проклятые годы” Ерванда Отъяна и “Дни Катастрофы” Ваана Минахоряна. Завершена огромная и, главное, необходимая работа. Сегодня Voskanapat.info начинает публикацию отдельных глав из книги “Проклятые годы”, после чего начнем знакомить наших восканапатцев и читателей с книгой Ваана Минахоряна. Каждое воскресенье по главе.

Проклятые годы Ерванда Отъяна

Воспоминания обычно пишут на склоне лет, когда приходит пора “итожить то, что прожил”, когда вокруг бегают внуки и внимательная невестка старается угадать желания grand-père. Примеров таких воспоминаний в мировой литературе много – обычно они такими и бывают.

Но таких воспоминаний нет у армянских писателей. Редко кто из них дожил до седин и скончался в окружении заботливой родни. Провидение распорядилось так, что взлет армянской литературы пришелся на конец XIX – первые десятилетия XX века, а это – Геноцид нашего народа в 1890-х – 1923 гг. и затем – сталинские репрессии. Эти две мясорубки перемололи практически всю армянскую литературу, выбив из нее наиболее ярких, наиболее талантливых авторов.

К их числу относится и Ерванд Отъян. Он был представителем одной из самых знаменитых армянских фамилий Османской империи, известных не менее архитекторов Синанянов. Достаточно сказать, что его дядя Григор Отъян был, вместе с Мидхат-пашой, одним из авторов Османской конституции 1876 г. Сам он был талантлив до неприличия. Он мог на спор, не вставая из-за стола, написать роман на любую предложенную тему и роман этот читался так же, как и писался – на одном дыхании. Он был блестящим сатириком, достойным последователем Акоба Пароняна, не уступавшим ему в таланте. Он издавал в год по два романа, вел ежедневную колонку в газете “Жаманак”, жил светской жизнью… Он занимался своим делом – у него было блестящее настоящее и не менее блестящее будущее.

Потом вместо блестящего будущего наступил 1915 год. Началась мировая война (тогда еще не пронумерованная) и правительство Османской империи решило, что настал удобный момент расправиться с армянами окончательно, пока они не пошли по пути сербов и греков.

Сказать, что бельмом на глазу у турок были одни армяне, было бы неверно. Так же они расправились и с ассирийцами – древнейшим народом, создавшим государство тогда, когда предки турок жили еще в каменном веке и не имели понятия ни об Армянском нагорье, ни об Анатолии, и с понтийскими греками – наследниками византийцев.

Во время этого Геноцида христианских народов в Османской империи были вырезаны, забиты, замучены более полутора миллионов армян, около миллиона ассирийцев и столько же понтийских греков. Взяв Смирну, войска генерала Кемаля сожгли город и вырезали более 80 000 греков – практически все население, причем Кемаль, получивший прозвище Ататюрк – Отец тюрок, сказал тогда, глядя на пылающий город: “В очистительном огне Измира (так турки переиначили Смирну), сгорают враги Турции и возрождается ее былая слава”.

То, что это слава патологического убийцы и насильника, салоникского масона Кемаля не заботило, как не заботило и его предшественников: Энвера, Талаата, Джемаля и иже с ними, организовавших и осуществивших первый Геноцид ХХ века.

Они создавали новую Турцию, где должны были жить одни турки, день которых должен был начинаться с фразы: “Я счастлив тем, что я – турок”.

Ерванд Отъян, как и все армяне, учиться этой фразе не хотел, а значит – ему было отказано в праве жить на своей земле, на своей Родине.

Но прежде чем нацию уничтожить, ее следовало лишить защитников и затем – обезглавить. Турки самым блестящим образом осуществили это под мудрым руководством германских советников, соединив германскую педантичность и основательность с турецкой жестокостью.
Воспользовавшись начавшейся войной, они забрали в армию всех мужчин от 18 до 45 лет – старики, женщины и дети остались без защитников. Затем наступила очередь интеллигенции – нацию обезглавили. Дальнейшее было вопросом времени.

Арестовали и выслали вместе с другими 2400 писателями, врачами, публицистами, юристами, коммерсантами, педагогами, депутатами Османского парламента и Ерванда Отъяна, и поэтов Сиаманто и Варужана, и основателя и редактора газеты “Сабах” (она выходит до сих пор – это одна из влиятельных газет Турции), стоявшего у основ турецкой журналистики, профессора университета Тирана Келекяна, и композитора архимандрита Комитаса – потому что они были Армяне, и в Турции им не было места.

Сиаманто и Варужана забили до смерти камнями на этапе; Келекяна убили в концлагере и даже его ученик, оказавшийся комендантом лагеря, не смог ничем помочь своему профессору – из 291 лагерника уцелели 40; Комитас сошел с ума, видя Голгофу своего народа.

Ерванд Отъян выжил и оставил свои воспоминания.

Воспоминания о крестном пути армянского народа оставили почти все уцелевшие – понимая, как это важно для последующих поколений, но воспоминания – свидетельские показания – Ерванда Отъяна занимают особое место: они показывают общую, цельную картину всего Геноцида от его замысла до способов реализации (так впоследствии поступил и А. Солженицын, создавая “Архипелаг ГУЛаг”).

Ерванд Отъян был талантлив, он был знаменит и известен всем – и туркам в том числе, – но не менее известны и не менее талантливы были и Комитас, и Келекян, и Сиаманто, и Зограб – писатель, правовед, депутат парламента, но спасся из них один Отъян. Искать в этом перст судьбы нет смысла: при своей известности он не был политическим деятелем, не состоял ни в какой партии, более того, он едко прохаживался по адресу их всех, т.е с точки зрения турок был человеком безвредным, на которого и пулю тратить жалко – пусть сам помрет на этапе, или, если не повезет – на месте, в концлагере.

Ерванд Отъян выжил. Выжил потому, что, как сам признается, он был один – с ним не было семьи, родных, о которых надо заботиться, которых не бросишь и не скроешься. Его знали все – и все старались помочь чем могут – советом, деньгами, укрытием, куском хлеба, одеялом… Его спасло ремесло сатирика – он решил для себя, что поневоле оказался участником и статистом пьесы абсурда и пытался относиться к этому философски – c’est la vie. Но даже при всем этом он не раз был на волосок от смерти, был близок к помешательству. Он не сошел с ума, как Комитас, при нем не насиловали его учениц, как это произошло с Вааном Минахоряном – он уцелел и сам удивлялся своей везучести. Ему прямо говорили: “Вся твоя/ваша вина в том, что вы армяне”. Ему популярно объяснили: “А кто сказал, что тебя погонят в Диарбекир? Полицейский выведет тебя за город, убьет и вернется”. Объяснили спокойно, без эмоций, словно речь шла о бездомном паршивом котенке. И он знал, что так и сделают. Он видел сотни, тысячи, десятки тысяч таких убитых, замученных, зарезанных, умерших от голода, от болезней.

И еще он знал, что должен выжить, чтобы написать обо всем об этом. Написать не для того, чтобы турки устыдились. Для турок это было обычным делом – резня христиан и армян, в частности. Он знал, что должен написать, чтобы это НЕ ПОВТОРИЛОСЬ.

К сожалению, человечество не усвоило жестокого урока, преподанного ему турками. Мир сначала содрогнулся, потом это стало статистикой. И вскоре Гитлер сказал перед новой мировой войной, предлагая решить еврейский вопрос уничтожением евреев: “А кто сейчас помнит про резню армян?”

Про резню – Геноцид армян нельзя забывать, как нельзя забывать и про Геноцид ассирийцев, греков, евреев, руандийцев… К сожалению, этот скорбный список на нас не заканчивается. Не заканчивается потому, что мир не предпринял ничего, чтобы Геноциды остановить. Даже и сегодня ни один народ не застрахован от Геноцида. Не застрахован потому, что забыта максима правосудия: неотвратимость наказания. Потому что даже США, в свое время признавшие Геноцид армян в Османской Турции и в Закавказье и принявшие перед мировым сообществом официальное обязательство ликвидировать его последствия (насколько это вообще возможно) и создать условия для возрождения нашего государства (ибо только в собственном государстве вероятность геноцида сводится к минимуму) – даже США отказались от выполнения взятого на себя перед всем миром обязательства.

Стоит ли после всего сказанного удивляться тому, что Турция не признает своей вины в Геноциде? Ведь признай она Геноцид – надо будет вернуть награбленное имущество (а это по сегодняшим ценам сотни миллиардов долларов), вернуть захваченные земли…

Хотя… Турки всегда сначала хватаются за ятаган (теперь это топор – прогресс налицо!) и только потом задумываются (если задумываются вообще) – а стоило ли?

Пути Господни неисповедимы: необязательно Господу тыкать нам в глаза пальцем в доказательство своего существования. Не признавая Геноцид армян сегодня, турки завтра сами могут оказаться в нашем положении. В современном мире это вовсе не фантастический сценарий. К кому они тогда пойдут с жалобами? И кто их тогда захочет слушать? И найдется ли для них свой Ерванд Отъян?

Раздан МАДОЯН


Ерванд Отъян

Проклятые годы

1914-1919
(личные воспоминания)

перевод с армянского и комментарии Раздана Мадояна

Мать Аршалуйс

Дер Зор, или, точнее, Дейр-эз-Зор, лежит на левом берегу Евфрата, на сирийской территории. Правый берег Евфрата – Междуречье, Месопотамия. Прямо напротив Дейр-эз-Зора посреди Евфрата лежит довольно большой остров, весь застроенный и покрытый садами. С берегами Евфрата его связывают два моста. Таким образом, для того, чтобы из города перебраться в Междуречье, необходимо сначала по малому мосту пройти на остров и затем по большому выйти на другой берег. У входов на оба моста со стороны острова стоят караулы; вооруженные штыками полицейские день и ночь бдительно следят за прохожими. Арабы свободно проходят по мостам, однако Армянам (сохранена авторская орфография: Е. Отъян названия всех национальностей, кроме турок и курдов, пишет с большой буквы) строго-настрого запрещено переходить через большой мост без пропуска или специального разрешения.

Обосновавшиеся в Дейр-эз-Зоре Германцы первым делом решили устроить станцию беспроволочного телеграфа, местом для которой выбрали пустынный песчаный берег реки рядом с большим мостом. В это время я находился при германской военной миссии – мензиле – в качестве солдата-переводчика. Я должен был единожды, а то и дважды в день относить на станцию тексты посылаемых телеграмм. Естественно, я беспрепятственно переходил с берега на берег, поскольку караульные полицейские знали меня в лицо и знали, что хожу я по служебной надобности. Рядом со станцией беспроволочного телеграфа были разбиты несколько арабских шатров. В один из дней, когда я возвращался со станции, из одного из них вышла женщина и быстрыми шагами подошла ко мне.

– Ты армянин, не так ли? – спросила она на армянском.
– Да, – ответил я, – а ты сама откуда будешь?
– Харбердская, – ответила женщина. – Я каждый день вижу, как ты туда и обратно ходишь; по лицу угадала, что и ты Армянин…. Христом Богом прошу, помоги мне…
– А в чем дело-то?

И она рассказала свою историю. Обычную историю тысяч и тысяч других Армян. Их выселили из Харберда, погнали этапом, по дороге убили мужа, сына выкрали курды. Ей чудом удалось уберечь двух дочерей, одна из которых умерла затем от тифа.

– Со мной осталась единственная дочка, – продолжила она, – моя 12-летняя Аршалуйс, кроме нее на всем свете у меня никого нет больше… Чудом спаслись от резни, дошли до Марата, это в двух-трех часах отсюда, голодали, когда невмоготу стало, взяла дочку, решила перебраться в Дейр-эз-Зор, надеялась найти какую-нибудь работу, любую. Пошли через мост, когда подошли к другому берегу, полицейские остановили, стали допрашивать. Увидели, что Армянка, отобрали дочку, а саму обратно отправили. Ради Христа, спаси мою дочь из рук этих людей, не оставь моего ангелочка среди этих чудовищ…

Бедная мать залилась горькими слезами.

– Но что я могу сделать? – еле смог выговорить я, взволнованный и ошеломленный услышанным.
– Ты у Германцев служишь. Я вижу – каждый день через мост ходишь, скажи им, попробуй через них…

Несчастная мать приписывала мне возможности, которыми я, к сожалению, не обладал. Тем не менее я произнес несколько обнадеживающих фраз и расстался с нею. На следующий день она опять подошла ко мне.

– Германцы не хотят вмешиваться, – сказал я. – Потерпи, посмотрим, может, что-нибудь и придумаем…
– Не могу я больше терпеть, – воскликнула она, – я у этих Арабов служу за хлеб и воду, через день-два они снимутся отсюда и откочуют… Я должна или уйти с ними, или…

Предложение осталось недосказанным…
Чем я мог помочь этой несчастной матери? На обратном пути я вошел в караульное помещение и спросил, знают ли они хоть что-нибудь о 12-летней девочке по имени Аршалуйс.

– Не знаем мы такой девочки! – грубо закричал полицейский.
– Зачем она тебе? – спросил другой чуть более дружелюбно.
– Племянница она мне, услышал, что у вас находится, хочу забрать с собой.
– Тебя обманули, – ответил полицейский.

На следующий день я передал этот разговор с полицейскими харбердской женщине. Она смотрела на меня, казалось, не понимая смысла моих слов. Еще через день, когда я по обыкновению направлялся к станции беспроволочного телеграфа, арабских шатров на месте уже не было. Германский офицер, которому я передал тексты телеграмм, сказал на плохом французском:

– Сегодня утром женщина какая-то с моста бросилась. Утонула. Мы пробовали спасти, но безуспешно. С самой середины моста бросилась, там и русло самое глубокое и течение сильное.
– Что за женщина? – спросил я.
– Она еще несколько раз с тобой заговаривала, я отсюда заметил…

Эта женщина была матерью Аршалуйс.

 


Также по теме