В САМСУНЕ
С помощью учителя армянского языка Аракела Каптаняна, любезно предложившего свои услуги, я перевез с судна свои пожитки. Ростом продолжил свой путь…
Каптанян проводил меня в клуб АРФ Дашнакцутюн, где я мог пожить несколько дней, пока не подыщу комнату. Клуб располагался в центре квартала. Возле него нас встретил громогласный молодой человек – его откинутая назад голова и горящие глаза, казалось, бросали вызов собеседнику. Звали его Грантом. Каптанян объяснил ему суть дела. Грант, как заправский офицер, сделал движение головой и, прокричав: “Добро пожаловать”, начал заносить мои вещи.
– Парень немного того.., – шепнул мне на ухо Каптанян.
Грант был и директором, и работником клуба. Служил не за плату – за идею. Правда, ему оставались деньги за кофе.
Вечером стала собираться молодежь. Разодетые как женихи, все они горели желанием поскорее получить ответы на свои вопросы. Их интересовало все: Кавказ, Россия, Балканская война, Армянский вопрос, Европа, арменофилы, Турция, великие державы – словом, все абсолютно.
Общение с этими молодыми людьми настолько увлекло меня, что я позабыл о своей усталости и даже не заметил, как в комнату вошел еще один человек, посмотрел на меня как на старого знакомого и улыбнулся. Я стал припоминать, что вроде бы видел его лицо в одном из старых номеров “Дрошака” (Орган Бюро АРФ Дашнакцутюн. – прим. пер.)… В самом деле, это был Гарегин Терзян, один из членов ЦК АРФД Самсуна, соратник Айка Тиракяна и Грайра, до революции (младотурок. – прим. пер.) десять лет просидевший в каринской тюрьме. Его все еще молодое лицо украшали улыбчивые глаза и бородка с проседью. Гарегин был само воплощение доброжелательства и чистоты. Познакомились, точнее, отдались во власть воспоминаний. Он пришел вместе с носильщиком, который принес панцирную кровать, подушку, одеяло и даже постельное белье и ночную пижаму.
Вечером Гарегин пригласил к себе поужинать. Жена, тикин Беатрис, служила инспектором женской школы. Его мать – очень бодрая и активная женщина, хотя ей было уже за семьдесят – знала всех каринских революционеров и могла подолгу рассказывать о каждом. Терзян с тикин Беатрис сообщили мне много интересного и полезного о самом городе, армянском квартале, школах, учителях, так что вернулся я в клуб очень поздно.
На следующий день, в воскресенье, было назначено учительское собрание для окончательного распределения часов и составления расписания. Я уже был знаком со всеми. Директор Ара Мамиконян получил высшее образование в Париже и считался одним из лучших учителей города. Ерванд Ханетанян, нервный очкарик, преподавал французский, много лет проработал в национальном училище в Трапезунде. Невысокий Ваан Апешян, преподаватель естествознания, окончил Берлинский университет. Карагиссарец Гарегин Алтунян был математиком, окончил гимназию “Санасарян” в Арзруме. Аракел Каптанян был из Унии, в 1895 г. во время резни потерял там отца. Даниел Тер-Даниелян из Сгерта учил турецкому, старик “месье” Ншан Чатырджян – закону божьему. Все, кроме Алтуняна и месье Ншана, были дашнакцаканами.
Класс, где должно было пройти собрание, был полон учителей-женщин. По виду самая юная из них сидела на первом стуле в левом ряду. Когда мы с инспектором вошли, она покраснела до ушей и встала с места; наверное, сама была только со школьной скамьи. Инспектор представил меня ей первой и добавил:
– Мадмуазель Искуи Симонян, учительница родной природы и истории в младших классах.
Затем состоялось знакомство с остальными: мадмуазель Сатеник, Эрмине, Берсабе и Индза. Они, хотя были молоды, оставляли впечатление опытных педагогов. В этой новой и незнакомой для меня среде я чувствовал себя не совсем уютно, словно пришел сдавать экзамен; все время думал, о чем меня могут спросить и каких ответов от меня ждут. Я не знал, какие предметы буду вести; следовало основательно освежить знания. Но все разрешилось неожиданно и с пользой для меня. Выяснилось, что инспектор передает мне свои часы по общей истории и политэкономии в двух старших классах, остальная нагрузка – за счет прослушивания и проверки преподавателей. Я понял, что в Самсуне не нуждались в учителе, и Ростом попросту “пристроил” меня… Я выразил свою благодарность и пожелание, чтобы часы прослушиваний были заменены на уроки физкультуры с тем, чтобы считать их обязательными. В этот момент я и предположить не мог, что именно они станут моим основным делом в школе. Мое предложение было принято с энтузиазмом, каждый в свою очередь высказался в пользу необходимости физического воспитания. Однако, когда м-ль Индза предложила ввести уроки физвоспитания и в женской школе, никто не отозвался, и директор предложил вернуться к этому вопросу в другой раз.
После полудня я познакомился с членами Квартального совета и представился председателю.
Вечером опять пришел Терзян. Он уже присмотрел для меня комнату и договорился с хозяйкой Алемшах-ханум. Для меня оказалось приятной неожиданностью узнать, что эта “царица общества” (пер. имени Алемшах. – прим.пер.) еще и мать м-ль Искуи Симонян. Я был готов сразу же, даже не видя комнаты, перебраться к ним, но это сочли бы неприличным.
Дом стоял на краю квартала, возле поля, но очень близко к Терзянам и школе. В нем было всего две комнаты. Еще одна, просторная, с утоптанным земляным полом, находилась в цокольном этаже и служила одновременно кладовой и кухней. Две жилые комнаты на втором выходили в небольшой коридорчик с окном в поле.
Алемшах-ханум была едва старше 40-45 лет, но в волосах уже белела седина. Волевое лицо и светло-голубые глаза светились оптимизмом. Дочь – противоположность матери: смуглянка с меланхолическим взглядом, пышными каштановыми волосами, сдержанная и пугливая.
Алемшах-ханум сердечно приветствовала нас. По лицу дочери можно было подумать, что мы вломились в их дом силой. Отведенная мне комната была средних размеров, с окнами на море и скромной обстановкой. Вероятно, комната дочери. Теперь мать и дочь должны были обходиться второй такой же. Я сказал, что перееду на следующий день.
Ночью я погрузился в уже забытые воспоминания, словно судьба требовала от меня поставить крест на прошлом и начать совсем новую жизнь.
* * *
В Самсуне жило около 800-900 армянских семей, около 5000 человек. Греков было около 10 000, турок – 15 000. Все три народа жили в своих отдельных кварталах. Особенно были обособлены армяне; армянский квартал располагался на севере города, здесь жили все армяне, за очень редким исключением. Только на южной окраине квартала стоял небольшой ряд армянских и турецких домов вперемежку. Греческий квартал располагался на юго-западе. Турецкий словно клином разрезал город, отделяя армян от греков.
Отношения армян с турками в городе были очень хорошими. Добрые соседи ничем и никогда не омрачали жизни друг друга, бессильной оказалась даже армяноненавистническая политика султана Абдула Гамида. Армяне Самсуна играли заметную роль в организации торговли – как на внутреннем рынке, так и в установлении связей с рынком внешним. Здесь они не только не соперничали с турецкими торговцами, но и составляли необходимую прослойку, своим посредничеством стимулировавшую экономическую жизнь страны. В плане политическом армяне Самсуна хоть и жили общенациональными интересами, но, в массе своей, чувствуя себя оторванными от Армении, ограничивались школой, культурой и церковью, не выставляя других требований.
Добрым было и отношение к ним властей, считавших армян примерным народом. Ведь ни один спор или разногласия внутри общины не доходили до властей, а решались внутри. Армяне пунктуально выполняли все свои гражданские обязательства перед государством, никогда от них не уклоняясь.
Так же обстояло дело на всей территории Джаника. Очень хорошими были отношения армян с греками.
По социальному составу армян Самсуна можно было разделить на три группы: состоятельные, среднего достатка и неимущие. Состоятельных было семей 10-15, неимущих – больше, основная часть жила благополучной, обеспеченной жизнью.
Общественно-политические пристрастия молодежи были на стороне АРФД, местная организация которой, в соответствии с устоявшимися порядками Самсуна, больше походила на общественно-культурный союз.
В квартале работали две школы и один детский сад, располагавшийся на первом этаже мужской школы. Всего в обеих школах было 700-800 учеников; в школу ходили все дети квартала в обязательном порядке. Своим благополучием обе школы были обязаны квартальному совету, членами которого были Яглиян, Джинивизян и Царукян. Это были скромные, преуспевающие торговцы, все свободное время посвящавшие школе. От остальных армян квартала они отличались, по сути, только своим официальным положением; школы были предметом забот всего армянского населения.
Духовным предводителем Самсуна был архимандрит отец Завен из Кюрина, человек со старыми духовными традициями, скромный священник, знающий свое дело. Квартал во главе со своим предводителем был похож на одну большую патриархальную семью. Во дворе епархии возвышалась великолепная церковь, которая по своим размерам и архитектуре могла стать украшением большого города. Построили ее недавно стараниями всех армян Самсуна – от мала до велика. Рассказывали, что многие годы местные армяне всем миром собирали деньги на строительство и сами работали на стройке. Клир, в отличие от великолепия епархии и церкви, был немногочисленным: два священника и два жезлоносца. Отдельно следует сказать об иерее отце Гарегине Шиникчяне и жезлоносце Хаджи – близких друзьях и одновременно беспощадных противниках. Первый был великолепным знатоком армянского языка, второй не знал его вовсе и говорил только на турецком. Первый – почти вольнодумец, второй – ярый патриот. При необходимости о. Гарегин мог преступить через все божьи заповеди, Хаджи во всем следовал Евангелию, которое знал на турецком назубок. В клир входили также эфенди Ншан Чатырджян и эконом школы братец Габриел. Ншан-эфенди уже сорок первый год исполнял обязанности чтеца, Габриел был ключарем.
Квартальными делами занимался политический совет вместе с предводителем. В их ведении были отношения с властью, общеквартальные, общешкольные и общецерковные вопросы. Председателем был Томарзалян-эфенди.
* * *
Совершенно незаметно для меня наступил 1913 год, ставший для армян Самсуна годом невиданного подъема. Как долго мог продолжаться этот подъем, трудно сказать. Самсунские армяне с невиданной жадностью интересовались всем, что могло хоть как-то утолить их культурную и духовную жажду. Словно предчувствуя, как мало времени им оставалось на мирную жизнь, они горели, словно свеча, зажженная с обоих концов. Вечера и спектакли, выступления и концерты, игры и беседы следовали друг за другом, казалось, бесконечной чередой. Душой этого кипения были учителя и молодежь. Центральное училище преобразовывалось в колледж. Заметно увеличивалось число предметов и количество часов. Особое воодушевление царило среди старшеклассников мужской и женской школ. Политический совет искал средства для расширения здания школы. Квартальный совет пытался изыскать средства на растущие школьные бюджеты. По воскресеньям церковь и церковный двор заполнялись народом; всем хотелось послушать проповеди архимандрита о. Завена, которые обычно начинались с истории создания армянских письмен или с рассказов о Полководце Вардане и заканчивались пожеланиями здоровья и благополучия султану Мехмеду Пятому. По вечерам молодежь собиралась в клубе, где шли репетиции концертов и представлений.
К этому времени я уже достаточно обжился на новом месте и не чувствовал себя чужаком. Дома м-ль Искуи сперва стеснялась и избегала меня, и это было для меня загадкой. Но 2-3 месяца спустя ее отношение вдруг изменилось; в простоте и естественности ее общения появилось что-то, особенно привлекавшее меня: ее поведение, образ мыслей, духовный мир. Алемшах-ханум с первого же дня относилась ко мне с материнской заботой. Она уже и спать не ложилась, не дождавшись меня. В котором бы часу я ни пришел, она всегда ждала меня; ее интересовали новости и происшествия.
Я понемногу освоился на новом месте; у меня появились определенные достижения, особенно по части занятий физкультурой, на которые я тратил львиную долю времени и усилий. У меня уже была небольшая библиотека учебников и пособий по физическому воспитанию, здоровому образу жизни, большую часть которых мне прислали с Кавказа. Имеющихся у меня знаний было достаточно для самостоятельного отбора упражнений, их разработки, обучения и систематизации. Учительский совет всячески поощрял мою деятельность. Физкультура стала любимым занятием учащихся. Я уже задумывался над созданием единой формы, оркестра, приобретением снарядов, но для растущего бюджета школы это пока оставалось роскошью.
Тем не менее, к концу весны мне удалось достать форму и купить два барабана. В один из воскресных дней я вывел учеников на Тораманские поля. Воодушевление в квартале било через край – проснувшееся национальное самосознание ждало только повода. Интерес к школе и образованию среди молодежи был высок как никогда. Их усилиями, и, в особенности, стараниями музыканта Онника Палакчяна, в связи со спортивным праздником был организован концерт, прошедший с большим успехом. Вырученные деньги решили употребить на покупку музыкальных инструментов.
Полная энтузиазма молодежь предложила завершить учебный год большим спортивным праздником в поле за городом, и я с радостью взялся за его организацию.
Проведение праздника назначили на середину июля. Но дни перед праздником стояли пасмурные, шел дождь, поэтому во избежание неприятностей с погодой мероприятие перенесли на следующую неделю. И угадали. Погода в воскресенье была великолепной, на небе ни облачка. Зато произошел непредвиденный случай, запомнившийся навсегда.
Поле было полно народу; пришли все. Сообщили, что явился и сам мутессариф (губернатор – прим. пер.); я вывел учащихся из школы. Но едва мои ученики вышли на поле через арку, построенную напротив дома Мсрянов, и под аплодисменты собравшихся сделали круг, небо в одно мгновение неожиданно помрачнело. Поднялся ураганный ветер, который все разметал, перевернул павильоны, разодрал большие зонты; клубы поднявшейся густой пыли обволокли все вокруг, началась невообразимая паника. Пока мне удалось снова собрать и организовать моих ребят, начался настоящий потоп. Люди разбежались. Мутессариф с именитыми жителями квартала и предводителем укрылись у Мсрянов. Поле уже опустело, когда я, наконец, собрал промокших до нитки детей и вместе с ними направился в школу…
Вечером пошел к Айку Хримяну. Там уже собрались учителя Ерванд Ханетанян, Апешян, из местной молодежи – Барунак Кероглян, непременный и активный участник всех общественных и партийных мероприятий, Акоб Галстян и его неразлучные друзья Ншан и Галуст, служащий российского консульства Ваан Чамчян, Грант Палакчян, Мигран – словом, все, кто принимал прямое или косвенное участие в организации праздника.
Айк был одним из лучших ребят квартала. Занимаясь самостоятельно, он достиг заметных результатов в физической подготовке. Будучи переводчиком мутессарифа, он обладал определенным положением и старался использовать его на благо квартала. Я часто бывал у него и, как и Ханетаняны, был очарован его игрой на уде и великолепным голосом. Особенно хорошо он пел турецкие песни “Мемо” и “Ешил гурбаглар”, которую, словно нарочно, я услышал, едва войдя. Песня оборвалась, все засмеялись. Меня тронуло это, пусть не совсем уместное, выражение сочувствия. Вообще, жизнерадостность и воодушевление молодежи в эти дни били через край. Непогода уничтожила все то, что так старательно готовили ребята, но вели они себя, словно ничего серьезного и не произошло. Собравшись за столом в зале, эти наследники великого Пароняна ели-пили, с искристым юмором описывали случаи, якобы происходившие в поле во время урагана. Говорили, будто кассир квартального совета Царукян-эфенди сошел с ума при виде такого разорения и до сих пор бродит с лампой по полю в поисках потерявшихся игрушек; будто бы Тогруч-ханум ударила палкой повара Саргиса, когда тот, спасаясь от ливня, перескочил через нее, упавшую…
Айк спел “Мемо” и трижды демонстративно кашлянул – в знак того, что хочет говорить. Все посерьезнели. Сначала он сообщил о том, о чем все, кроме меня, уже знали. Мутессариф, уезжая, выразил желание, чтобы праздник был обязательно организован повторно, обещал опять приехать и привезти с собой гостей. Значит, надо было снова убрать поле и приготовить его к будущему воскресенью.
Присутствующие выразили сомнение, что Царукян-эфенди даст на это денег.
– Не страшно, мы возьмем все расходы на себя; никто не сомневается, что все затраты окупятся десятикратно.
Это заявление Айка было встречено бурными аплодисментами; об этом никто и не подумал.
И снова песни, музыка, шутки до позднего вечера…
Слова Айка оправдались. Праздник удался на славу и принес около ста золотых чистой прибыли. Накануне Царукян-эфенди, видя, с каким успехом распространяются билеты, и как растет количество пожертвований, предложил молодежи солидную денежную помощь от квартального совета. От помощи отказались, тогда он купил мне в подарок отличные часы…
Ваан МИНАХОРЯН
Перевод с армянского Раздана МАДОЯНА